Моё розенкрейцерское приключение: вклад в новейшую историю магии и исследование методов теургии - Израэль Регарди

Далее, при тщательном анализе этих ритуалов и церемоний (а я искренне и горячо надеюсь, что, когда они наконец увидят свет, читатель отнесется к ним с должным вниманием и усердием) обнаруживается, что их основную идею, которая настойчиво повторяется и подчеркивается с первого же ритуала посвящения в эту магическую систему, можно выразить одним-единственным словом: «Свет». Вся система степеней посвящения, от первого приема соискателя в Зале Неофитов, когда Иерофант приветствует его словами: «Дитя Земли, долго жил ты во тьме. Расстанься с ночью и взыскуй дня!» — и до момента преображения в Церемонии Усыпальницы, устремлена к обретению Света. Ибо только посредством Света вздымается золотое знамя внутренней жизни; ибо только Свет дарует целительную силу и силу развития. Первый, почти еще неуловимый намек на мощь и великолепие этого сияния дается претенденту на степень Неофита в момент, когда он поднимается с колен, выслушав обращение, и трое старших служителей формируют магическими орудиями над его головой образ Света, заключенный в символе Белого Треугольника. В Ритуале Младшего Адепта кандидат, отождествляясь со старшим служителем, претерпевает символическую смерть под действием разрушительной силы собственного низшего «я», а после символического погребения восстает во славе из гробницы Осириса, воскрешенный нисхождением белого Света Духа. На каждой из промежуточных степеней ученик все глубже и глубже постигает сущность этого Света, колеблющегося между светом и тьмой, и утверждает в своей личностной сфере лучи многоцветной радуги Завета.

«Прежде всех вещей, — говорится в одном из ритуалов, — были хаос, тьма и Врата в Страну Ночи». Это та темная ночь, исполненная хаоса, которую слепцы называют жизнью. В этой ночи мы, простые смертные, боремся, трудимся и воюем — непрестанно и бесцельно; мы бредем, спотыкаясь, и вершим бесконечную вереницу дел. Под «вратами» этой обширной империи ночи недвусмысленно разумеются те материальные узы, которые мы сами же и сотворили, — узы, которые привязывают нас к обстоятельствам, к нашему «я», к всевозможным испытаниям и злоключениям и ко всему тому, что мы так ненавидим и презираем. И только ясно осознав, что душа наша погружена в эту тьму — тьму внутреннюю, — мы сможем приступить к поискам того, что рассеет мрак, и прекратим беспрестанно переносить вовне ту черноту, что омрачает нашу душу. Первая благородная истина буддийского учения — Страдание, и до тех пор, пока мы не постигнем на опыте, что жизнь есть страдание, она будет непрестанно причинять нам боль. Лишь с осознанием этой истины открывается надежда остановить поток бессознательных проекций и в результате увидеть весь мир и всю жизнь в совершенно ином свете. «Ныне, как и прежде, провозглашу я только одно, брат: страдание и освобождение от страданий» — таковы слова Будды.

Все эти сдерживающие нас обстоятельства и материальные узы — не что иное, как врата в пустыню. Слово «врата» подразумевает возможность не только войти, но и выйти. Через эти врата мы вошли — через них же, если пожелаем, можем и выйти: выйти к сиянию солнца и, быть может, встретить золотую зарю духовного великолепия. Ибо «вслед за бесформенным, вслед за пустотой и тьмой явилось знание Света». Но, как уже сказано, прежде всего, мы должны осознать, что душа наша затеряна во мраке. И только затем мы сможем отправиться на поиски средства, которое избавит нас от этого безответственного participation mystique[54], и устремиться к той божественной стране, которая в метафорическом смысле и есть наша истинная родина. Это обиталище Света— того самого Света, «который ветром не задует, который горит без масла и фитиля».

Таким образом, функцию магии весьма уместно будет описать как «введение в Свет». Это и есть Великое Делание. Все ритуалы подчинены единой идее, которая определяет весь путь от Неофита до Младшего Адепта, а возможно, и далее. Ибо Путь — это восхождение по лестнице бытия к Венцу Древа Жизни. Каждый шаг и каждое усилие на этом пути приближают путника к истинной славе Чистого Света. Как известно, мистиков всех времен и народов объединяет общий опыт восхождения к Свету в видениях и наяву. И опыт этот, вне сомнения, — чрезвычайно важная веха на Пути, поскольку переживание его всегда и везде оказывается чисто духовным состоянием, не обусловленным внешними причинами. Этот опыт не поддается определению ни в своих случайных проблесках, ни в самых глубоких и совершенных проявлениях. Нет такой системы мышления, нет такой философии или религии, которая могла бы вместить этот опыт в свои рамки или выразить его в присущих ей понятиях. Однако в духовном смысле он всегда знаменует выдающееся достижение, освобождение от житейской суеты и душевной сумятицы. По словам Юнга, он «освобождает внутреннее “я” от эмоциональных противоречий и мнимых затруднений. В результате бытие становится целостным, что всеми без исключения переживается как освобождение»[55].

Это — достижение духовной зрелости, завершение важного этапа духовного развития.

Признак этой стадии внутреннего роста — абсолютное преображение всего того, что прежде казалось «хаосом, тьмой и Вратами в Страну Ночи». Когда человек поднимается в область Божественного, а Божественный дух нисходит к человечеству, тогда бывают явлены новая земля и новые небеса, и все знакомые вещи обретают Божественное сияние, как если бы их внезапно озарил внутренний свет духа. Яркое описание экстатических переживаний внутреннего «я» и нового мировосприятия человека, освобожденного непосредственным мистическим опытом от всех противоречий, дает Томас Треэрн в книге «Века размышлений»[56]: «Колосья были неувядаемой пшеницей бессмертия — никто не сожнет ее, никто не бросил в землю ее зерна. Думалось мне, что вот так стояли они от века и будут стоять во веки веков. Уличная пыль и булыжники под ногами были драгоценней золота; калитка, казалось, ведет за грань мира земного. Потом увидал я за калиткой зеленые деревья — и восторг охватил меня и вознес над землею; столь сладостна и необычна была их красота, что сердце готово было выпрыгнуть из груди моей. Я едва не обезумел от счастья. Что за чудесные, необыкновенные созданья! А люди!.. Сколь благолепны, сколь благообразны были старцы! О, бессмертные херувимы! А юноши, блистающие ангелы, осыпанные искрами света!.. А девы, серафические, дивные лики жизни, образы вечной прелести!.. Дети пробежали по улице — словно кто-то метнул горсть сверкающих самоцветов. <…> Я не думал о том, что каждый из них когда-то родился и когда-то должен умереть. Нет, все сущее пребывало вечно,