Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада

– А обеденный перерыв? – вкрадчиво вставляет Леман. – В столовой вы видитесь?

– Нет! – торопливо возражает фройляйн Фишер. – Нет! Он ходит на обед совсем в другое время…

– Вот как! – злорадно восклицает Янеке. – Похоже, вы прекрасно изучили его расписание. Наверное, очень сокрушались, что обед у вас в разное время…

– Не ваше дело, чем я занимаюсь после работы! – выкрикивает девушка. Кажется, ее слезы уже высохли.

– Вы глубоко заблуждаетесь, – веско произносит Шпаннфус. – Здесь вы просчитались, фройляйн. Универмаг «Мандель» дает вам кров и пищу, он дает вам возможность существовать. Естественно, мы будем ожидать, что во всех своих поступках вы будете руководствоваться интересами фирмы! – говорит он укоризненно. – Вы встречаетесь в отеле. Вас может увидеть кто-нибудь из покупателей. Им будет неловко, вам – стыдно, фирме – убыток. Вы можете – будем откровенны – оказаться в положении, и по закону мы будем обязаны сохранить за вами место – еще убыток. Господин Матцдорф будет платить алименты, его зарплата не потянет такого бремени, и он станет хуже работать – очередной убыток. Вы нанесли, – Шпаннфус делает ударение, – такой ущерб интересам дома «Мандель», что мы…

Тишина. Фройляйн Фишер молчит. Леман торопливо подводит итог:

– Поскольку вы грубо нарушили интересы фирмы, мы, согласно параграфу седьмому трудового договора, увольняем вас без предупреждения.

Ни звука.

– Пройдите в отдел кадров за документами и расчетом.

– Секундочку! – вдруг оживляется Янеке. – Чтобы вы не сочли нас несправедливыми: господин Матцдорф также будет уволен.

Фройляйн Земмлер быстро отходит к столу. Из кабинета выходит девушка – она заплакана и мертвенно-бледна. Она проходит мимо Пиннеберга, словно не замечая его.

– Мне сказали забрать документы, – глухо говорит она Земмлер.

Секретарша машет рукой Пиннебергу, мол: «Входите», и занимается документами фрау Фишер.

И он входит. Сердце бешено колотится. «Теперь я, – думает он. – Теперь моя очередь».

Но начальству пока не до него. Они все еще обсуждают фрау Фишер и делают вид, что не замечают Пиннеберга.

– Нужно найти ей замену? – осведомляется Леман.

– Ну, совсем упразднять эту должность нельзя, – рассуждает Шпаннфус. – Сейчас, пока затишье, оставшиеся девушки справятся. Когда поток клиентов возрастет, возьмем какую-нибудь временную. Желающих хватает.

– Разумеется, – соглашается Леман.

Наконец они обращают внимание на Пиннеберга. Он делает два шага вперед.

– Так, Пиннеберг, – начинает Шпаннфус, и тон его теперь совсем иной. Ни тени прежней отеческой строгости – лишь холодная грубость. – Вы сегодня вновь опоздали на полчаса. О чем вы думаете – для меня загадка. Видимо, вы хотите показать нам, что дом «Мандель» для вас – пустой звук. Что ж, молодой человек, с нашей стороны… – Он делает широкий жест в сторону двери.

Пиннеберг уже смирился – его вышвырнут. Но вдруг проблеск надежды, и он тихо, глухо бормочет:

– Прошу прощения, господин Шпаннфус, мой ребенок ночью заболел, я искал медсестру…

Он беспомощно смотрит на троих.

– Ага, ребенок, – усмехается Шпаннфус. – На этот раз ребенок. Месяц назад вы пропускали работу из-за жены. Через две недели, видимо, умрет бабушка, а через месяц тетя сломает ногу… – Он замолкает, затем продолжает с новой силой: – Вы переоцениваете интерес фирмы к вашей личной жизни. Дом «Мандель» не намерен в нее вникать. Улаживайте свои дела в нерабочее время. – Пауза. – Фирма дает вам средства к существованию, милейший! Фирма на первом месте, на втором месте – фирма, на третьем месте – снова фирма, а уж затем – ваши личные дела. Вы живете за наш счет, милейший, мы избавили вас от забот о хлебе насущном. Или вы считаете иначе? Хотя в контору за получкой вы всегда приходите вовремя!

Он усмехается, и остальные тоже. Пиннеберг понимает, что и ему стоило бы улыбнуться, но он не может себя заставить.

– Запомните, – подводит итог Шпаннфус, – при следующем опоздании вы немедленно вылетите за дверь. Тогда узнаете, каково это – стоять в очереди за пособием. Безработных хватает… Мы поняли друг друга, господин Пиннеберг?

Пиннеберг молча смотрит на него. Шпаннфус ухмыляется.

– Ваш взгляд красноречив, господин Пиннеберг. Но я предпочитаю словесное подтверждение. Мы поняли друг друга?

– Да, – едва слышно отвечает Пиннеберг.

– Отлично. Можете идти.

И Пиннеберг уходит.

Еще раз о госпоже Мие Пиннеберг. Это мои чемоданы! Вызывать ли полицию?

Ягненок сидит в своей маленькой крепости и штопает чулки. Малыш лежит в кроватке и спит. На душе у нее пасмурно – в последнее время ее муж стал тяжелым, растерянным, подавленным: то вспыхивает, то впадает в апатию. Недавно она хотела сделать ему приятное – подала к жареной картошке яичницу, и он тут же взорвался: «Мы что, миллионеры?» Он вечно переживает, переживает… а она?

Потом он днями молчит, угрюмый, говорит с ней тихо, всем видом вымаливая прощение. А ему и прощать нечего, не за что. Они – одно целое, ничто не может их разлучить – резкое слово, конечно, может огорчить, но не разрушит их любовь.

Но раньше все было иначе. Они были молоды, влюблены, и даже в самую пасмурную погоду сквозь грозовые тучи всегда пробивались солнечные лучи. Теперь все рассыпалось в прах, и в горстке щебня и мусора, конечно, изредка можно было увидеть сверкающий осколок. Потом снова мусор, и где-то вновь блеснет искорка. Они еще молоды, они еще любят друг друга – может быть, даже сильнее, чем раньше, – они сроднились, привыкли к друг другу… Но все вокруг них затянуто тьмой. Разве можно смеяться? Как искренне смеяться в мире «оздоровленной» экономики, чьи руководители наделали кучу ошибок, а маленькие, униженные, растоптанные люди всегда трудились в поте лица?

«Нам бы не помешало немного справедливости…» – думает Ягненок.

Как раз в этот момент снаружи раздается крик – это Путбрезе, и он ожестченно спорит с какой-то женщиной. Ее резкий, пронзительный голос кажется Ягненку знакомым, она прислушивается… нет, не знает. Наверное, внизу торгуются из-за шкафа.

Но тут Путбрезе зовет ее. «Голубушка!» – кричит он. «Фрау Пиннеберг!» – орет.

Ягненок встает, подходит к лестнице, смотрит вниз. Да, точно, это ее голос. Внизу с мастером Путбрезе стоит ее свекровь, фрау Пиннеберг-старшая, и, кажется, они не настроены дружелюбно.

– Старуха хочет к вам, – говорит мастер, указывает огромным пальцем в сторону свекрови и уходит.

Уходит так стремительно, что захлопывает дверь, оставляя их в почти полной темноте. Но глаза быстро привыкают, и Ягненок может разглядеть внизу коричневый костюм с модной шапочкой, очень белое, полное лицо.

– Здравствуй, мама. Ты к нам? Ганнеса нет дома.

– Ты собираешься разговаривать со мной оттуда? Или наконец скажешь, как к вам подняться?

– По лестнице, мама. Прямо перед тобой.

– И