Победитель получает все - Ивлин Во

уже сообщили, что вчера ночью, находясь в состоянии алкогольного опьянения, вы зашли в комнату мистера Кертиса, вашего наставника, и закололи его ножом. Полагаю, вы не станете это отрицать?

Поукс молчал.

– Это было глупо, лорд Поукс, бессмысленно и глупо, но я не собираюсь быть к вам излишне строгим, – голос директора задрожал, – мальчик мой, вы же пятнадцатый лорд Поукс, и, как я уже говорил вам раньше, мы с вами в некотором смысле родственники. Ваша двоюродная бабушка, леди Эмили Крейн, вышла замуж за моего дедушку. Учитывая ваше положение в обществе, колледж просто обязан со всей осторожностью отнестись к этому вопросу.

Поукс охотно закивал. В обществе лавочников и учителей его титул часто решал все проблемы.

– Мы с господином деканом долго беседовали и решили, что совершенно не обязательно ставить в известность органы власти, к тому же, как вы знаете, руководство университета всегда по мере своих сил сопротивлялось и препятствовало деятельности обычных судов. В данной ситуации это кажется нам особенно целесообразным, поскольку существует высокая вероятность того, что криминальный суд не вынесет столь желанного для нас оправдательного приговора. За прецедентом далеко ходить не нужно: в пятнадцатом веке один простолюдин из нашего колледжа отрубил голову казначею университета, правда, все произошло в открытом бою, и юноша перед этим сам был тяжело ранен, но в те времена нравы были суровее. Выдающийся ученый, чье место я, недостойный этой чести, занимаю сейчас, наложил на преступника штраф в размере двух пенсов, который тот должен был выплатить родственникам убитого.

Поукс просиял.

– Конечно, за прошедшие годы пенсы заметно подешевели, но мы с господином деканом произвели подсчет и решили, что вам надлежит выплатить штраф в размере тринадцати шиллингов. Стоит ли говорить, лорд Поукс, что произошедшее сильно нас огорчило. Мы верим и надеемся, что подобное больше не повторится. Скорее всего, колледж не сможет с тем же великодушием во второй раз закрыть глаза на подобное преступление. Вы свободны, лорд Поукс.

На этом разговор закончился, и окрыленный Поукс пошел праздновать счастливое избавление самым привычным для себя способом; и даже Эдвард в своей сгоревшей комнате чувствовал, что для него все кончилось благополучно.

Очень скоро в Сент-Эббсе нашелся пожилой беспутный доктор, деливший нищенское жилище с одним из служащих колледжа и перебивающийся случайными заработками в Северном Оксфорде; этого несчастного уговорили составить свидетельство о смерти, последовавшей от естественных причин. Похороны прошли быстро и почти без провожающих. Три дня директор корпел над эпитафией на древнегреческом, а на третий вечер уговорил декана перевести ее на латынь. Так кончилось это дело для Поукса и Эдварда.

Думаю, нужно добавить еще кое-что. Возможно, это незначительный эпизод, но он объясняет многое из того, что на первый взгляд кажется невероятным. Директор рассказывает своей жене Энн много разных историй, и как-то раз в минуту откровенности она поведала мне, что в ночь, когда умер мистер Кертис, она в сильном волнении вбежала к директору, своему мужу, и закричала:

– Ну за что, за что, за что ты убил его? Я ведь даже не любила его!

Увидев в комнате декана, она замолчала. Декан, будучи джентльменом, встал и попытался уйти, но директор попросил его остаться. Тогда Энн упала на колени и призналась в самых немыслимых и ужасных отношениях, которые связывали ее с мистером Кертисом.

– Думаете, мы сможем сохранить это в тайне от следствия? – спросил директор.

Декан выразил сомнение.

И в этот момент директор в полной мере осознал нерушимую силу прецедентного права, вспомнил случай с головой казначея и ощутил небывалое прежде уважение к величию почти родственных ему семей.

– Мне кажется, именно тогда он все это и придумал, – сказала Энн и зажгла свет.

Перевод А. Лысиковой

Фрагменты: ужин с прошлым

Чуть ли не первым делом Тоби сообщил мне при встрече:

– Имоджен снова в Лондоне.

Даже Тоби, для которого эта новость не могла иметь такого значения, как для всех нас, она показалась единственно важной и срочной. Для меня же она стала чем-то большим, нежели радость или боль, хотя, конечно, была и тем и другим. Эта новость стала моим избавлением от недавних воспоминаний.

На какой-то миг бар, где мы с ним стояли, застыл в оцепенении. Поручни, растрескавшееся дерево, бледный человек за ними – утратили перспективу. «Если вам нравится наше пиво – скажите об этом своим друзьям, если нет – скажите об этом нам», – громоздилось будто высеченное в камне посвящение в сан царей-жрецов в незапамятные времена… Три года или чуть более, прошедшие с того мрачного апрельского вечера, бесславно канули в далекое прошлое, и ни звука не доносилось с улицы.

Потом, почти мгновенно, машина снова заработала, и я сказал, как будто ничто не вклинивалось между его голосом и моим:

– Она была с ним?

Ведь до сих пор, три с лишним года спустя, мне нелегко было назвать его имя. Так чумазые слуги за глаза поминают хозяина – безлично. И конечно же, так я о нем и думал, имя было несущественно – лишь ярлык, помечавший событие. Даже Тоби кое-что понял, как и всякий, кто знал Имоджен. Ибо он соприкасался со многим, что было ему совершенно чуждо. Он был в Адельфи-Террас тем странным апрельским вечером, когда Хобан два или три часа кряду созерцал реку, едва ли проронив хоть слово.

Его ответ на мой вопрос пробрался сквозь бескрайнюю долину подобных мыслей: да, она была с ним, в такси. Тоби видел их с верхней площадки автобуса на Риджент-стрит.

Поэтому вполне естественно, что я отправился на поиски Хобана, которого даже и не думал искать, когда сошел на берег тем утром, – или это было три с половиной года назад? Таким образом я внезапно вернулся в прошлое. А когда разыскал Хобана, тот сказал:

– Стало быть ты тоже вернулся в Англию?

Так я и узнал, что и он видел Имоджен, а он немедленно зазвал меня на ужин, где я встречусь со многими старыми друзьями, которых он соберет, дабы отпраздновать мое возвращение. Но и я, и все его гости знали, что это собрание не в мою честь, хотя за весь вечер никто и словом не обмолвился об Имоджен.

Но мысль о ней не покидала всех нас, с такой застенчивой учтивостью мы обращались с той, что была Королевой, ибо там собрались все, кто любил ее, и никто не осмеливался даже произнести ее имя.

Перевод Е. Калявиной

Покушение

О своем соседе Гай