Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада

class="p1">– Тоже хорошо, – сказал Яхман. – Тогда я смогу понаблюдать за кормлением. Всегда хотел на это посмотреть.

С гневной решимостью Ягненок взяла сына из кроватки и начала его распеленывать.

– Подойдите поближе, господин Яхман, – сказала она. – Рассмотрите получше.

Малыш начал кричать.

– Вот, видите, это так называемые пеленки. Пахнут не очень.

– Меня это не беспокоит, – сказал Яхман. – Я был на войне, и ничто и никто не сможет испортить мне аппетит даже на минуту.

Ягненок беспомощно опустила плечи.

– Ах, если вам ничего не страшно, господин Яхман… – сказала она. – Вот, видите, теперь мы натираем попку маслом, хорошим, чистым оливковым…

– Зачем?

– Чтобы не было опрелостей. У моего сына никогда не было опрелостей.

– «У моего сына никогда не было опрелостей», – задумчиво повторил Яхман. – Боже, как это звучит! «Мой сын никогда не лгал. Мой сын никогда не огорчал меня». Как вы это делаете с пеленками – просто восхитительно. Да, это врожденное. Прирожденная мать…

Ягненок рассмеялась.

– Лучше не восхищайтесь. Спросите у моего мужа, как мы провели здесь первый день. Так, а теперь вам нужно на минутку отвернуться…

И пока Яхман покорно подошел к окну и уставился на ночной сад, где ветви деревьев тихо шевелились в свете фонарей («Словно перешептываются, Пиннеберг»), тем временем Ягненок сняла платье, сбросила бретельки нижней юбки и рубашки с плеч, затем накинула халат и приложила ребенка к груди.

В тот же момент он перестал кричать, с глубоким вздохом, почти всхлипом, его губы сомкнулись вокруг соска, и Малыш начал сосать.

Ягненок смотрела на него сверху, а мужчины, привлеченные внезапной глубокой тишиной, повернулись и молча созерцали мать и дитя.

Недолго молчали. Потом Яхман сказал:

– Конечно, я все делал не так, Пиннеберг. Простые хорошие вещи… Простая счастливая жизнь…

Он постучал себя по вискам.

– Старый дурак! Старый дурак!

И затем они легли спать.

Яхман как изобретатель, а маленький человек как король. Мы вместе!

На следующее утро Пиннеберг стоял в «Манделе» среди брюк, страдая от легкой тяжести в голове. Непросто молодому женатому человеку иметь такого гостя в квартире, которая по сути состоит из одной комнаты. Он то и дело вспоминал, каким был Яхман той ночью, когда принес деньги за квартиру, – как он тогда домогался Ягненка.

Ну ладно, может, тогда он был пьян, а вчера вечером вел себя совсем иначе – очень мило. Но от него можно ожидать чего угодно, и доверять ему нельзя ни на грош.

Пиннеберг за прилавком буквально пылал от нетерпения: скорее бы домой! Но, конечно, дома все оказалось в порядке. Ягненок была в прекрасном настроении, разглядывала Малыша, а он лишь крикнул гостю, копошившемуся в чемодане у окна:

– Добрый вечер, господин Яхман!

– Добрый вечер, юноша, – ответил тот. – Мне нужно срочно…

И, не договорив, тут же выскочил за дверь – супруги переглянулись, когда услышали, как Яхман загрохотал по лестнице.

– Ну и как он? – спросил Пиннеберг.

– Очень мил, – сказала Ягненок. – Вообще-то, он ужасно мил. Утром был очень нервный, все говорил о своих чемоданах, спрашивал, не заберешь ли ты их с вокзала Зоопарк.

– Что ты ответила?

– Сказала, пусть спросит у тебя. Он только заворчал. Трижды спускался по лестнице и тут же возвращался. Потом гремел перед Малышом связкой ключей и пел песенки. А потом вдруг исчез.

– Значит, поборол свой страх.

– А потом вернулся с чемоданами и с тех пор просто сам не свой от радости. Все копается в своих вещах, жжет какие-то документы в печке. Да, еще сделал изобретение.

– Изобретение?

– Он не выносит, когда Малыш кричит. С ума сойти – бедное дитя, уже воюет с миром, он этого не выдерживает. Я сказала, чтобы не драматизировал – Малыш просто голодный. Он сразу предложил его покормить, а когда я не согласилась, он ужасно ругался. Говорил, это родительский бред, мания воспитания, нам это в голову ударило. Потом захотел поносить его на руках. Потом – прокатить в коляске по Малому Тиргартену. И когда я отказалась, а Малыш продолжал орать…

Она замолчала, потому что, будто услышав, Малыш подал голос – визгливый, сердитый…

– Ну вот! Посмотри, что изобрел Яхман…

Она взяла стул, поставила его рядом с кроваткой. На стул положила свой дорожный саквояж. Потом взяла будильник и поставила его на саквояж.

Пиннеберг смотрел с интересом.

Теперь будильник тикал – настоящий грубоватый кухонный будильник – прямо у самого уха Малыша. Тикал громко, но, конечно, когда Малыш орал, этот ничтожный звук не был слышен.

Сначала Малыш продолжал орать без перерыва, но и ему нужно было хотя бы на секунду перевести дух. Потом снова заходился криком.

– Он еще не понял, – прошептала Ягненок.

Но, возможно, он уже догадался. Следующая пауза наступила быстрее и длилась дольше. Малыш будто прислушивался. Тик-так, тик-так. Без конца.

Потом он снова закричал. Но уже без прежнего усердия. Лежал, еще красный от натуги, с клочком белесых волос на макушке и смешно сморщенным ротиком. Смотрел прямо перед собой – наверное, вообще ничего не видел, – маленькие пальчики сжимали одеяло. Конечно, ему ужасно хотелось кричать: он голоден, что-то урчит у него в животе, и, если что-то такое происходит, он должен кричать. Но вот он слышит рядом с ухом – тик-так, тик-так. Без конца.

Нет, не без конца. Когда он кричит – звук пропадает. Когда замолкает – сразу возвращается. Теперь он пробует: кричит немного – да, тик-так исчез. Молчит – да, тик-так снова здесь. И вот он совсем замолкает, прислушивается – наверное, в его мозгу больше нет места ни для чего другого: тик-так, тик-так. Урчание где-то глубоко внизу, далеко, оно больше не доходит до верха.

– Кажется, действительно действует, – прошептал Пиннеберг. – Ну и парень, этот Яхман, как он только додумался?

– Пробуете мое изобретение? – раздался у двери голос Яхмана. – Работает?

– Похоже на то, – сказал Пиннеберг. – Вопрос только, надолго ли его хватит.

– Ну что, голубушка, как дела? Ваш супруг уже в курсе нашей программы? Одобрил?

– Понятия не имеет, – улыбнулась Ягненок. – Так что слушай, дорогой. Господин Яхман нас приглашает. Мы оторвемся по-крупному. Кабаре и бар, представляешь? И сначала в кино!

– Вот это да! – сказал Пиннеберг. – Ну, ты добилась своего. Один раз оторваться по-крупному, господин Яхман, – это всегда было мечтой Ягненка. Потрясающе!

Час спустя они уже сидели в кино, в ложе. Свет гаснет, а затем…

Спальня. Две головы на подушках. Румяное лицо молодой девушки, а мужчина постарше даже во сне выглядит озабоченным.

Потом появляется циферблат будильника – стрелки на половине седьмого. Мужчина беспокоится, ворочается, в полусне тянется к будильнику: без