Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада

кого-то из нас уволят. И я сам это затеял – ох, ну я и идиот, глупая скотина! Я даже не подумал об этом… Он просто выгонит всех троих!

Он вскакивает и начинает ходить взад-вперед.

Для Пиннеберга настал тот час, когда он борется со своим ангелом-хранителем.

Он думает о том, что в Духерове он точно не найдет новую работу. А при нынешней конъюнктуре вообще нигде не найдет. Он вспоминает, что, перед тем как попасть к Бергману, он был безработным целых три месяца, и как ужасно это было тогда – одному, а теперь их двое, и они ждут третьего! Он думает о сослуживцах, которых на самом деле терпеть не может и которые гораздо проще переживут увольнение, чем он. Пиннеберг думает о том, что нет никакой гарантии, что они сами сдержат слово, если его уволят. Он думает о том, что если он уволится сам и Кляйнхольц его отпустит, то на какое-то время он останется без пособия по безработице в наказание за то, что бросил работу. Он думает о Ягненочке, о старом еврее Бергмане, торгующем готовым платьем, о Марии Кляйнхольц и вдруг о своей матери. Затем он вспоминает картинку из «Чудес материнства», изображающую эмбрион на третьем месяце, – таков сейчас его Малыш, вылитый голый крот, смотреть страшно. Он думает об этом довольно долго.

Он ходит туда-сюда, ему вдруг становится ужасно жарко.

– Что же мне делать? Я не могу… А остальные точно не сделают этого! Так что же? Но я не хочу быть подлым, не хочу потом стыдиться себя самого. Если бы только Ягненок была здесь! Если бы я мог ее спросить! Ягненок такая порядочная, она точно знает, что можно сделать, чтобы совесть не замучила…

Он бросается к окну конторы и смотрит на рыночную площадь. Если бы она только прошла мимо! Прямо сейчас! Она ведь должна прийти сегодня утром, она сказала, что хочет купить мясо.

– Дорогой Ягненочек! Прекрасный Ягненочек! Прошу тебя, приди сейчас, приди ко мне…

Дверь открывается, и в кабинет входит Мария Кляйнхольц.

Это старое право женщин из семьи Кляйнхольц – в понедельник утром, когда в конторе никого нет, они могут раскладывать свое белье на большом столе. И также в их праве требовать от сотрудников, чтобы они все убрали со стола. Однако сегодня в этой большой суматохе он об этом совсем забыл.

– Стол! – резко говорит Мария Кляйнхольц.

Пиннеберг подскакивает.

– Одну минуту! Прошу прощения, сейчас все будет готово.

Он бросает образцы зерна в шкафчики, складывает папки на подоконник, на мгновение теряется, не зная, куда деть пробник для зерна.

– Не копайтесь вы там, – говорит Мария с вызовом. – Я, вообще-то, тут с бельем стою.

– Еще минуту, – говорит Пиннеберг очень тихо.

– Минуту… минуту… – ворчит она. – Могли бы давно все сделать. Но, конечно, лучше на девок в окно пялиться…

Пиннеберг предпочитает не отвечать. Мария раздраженно бросает свою кучу белья на освободившийся стол.

– Какая же тут грязь! Только недавно убирались, а теперь опять все в пыли. Где у вас тряпка для пыли?

– Не знаю, – говорит Пиннеберг довольно угрюмо и делает вид, что ищет.

– Каждую субботу вечером я вешаю свежую тряпку для пыли, а в понедельник ее уже нет. Должно быть, кто-то специально тряпки ворует.

– Я бы вас попросил… – сердится Пиннеберг.

– Что вы попросите? Нечего меня просить. Я разве говорила, что это вы тряпки воруете? Я сказала, что кто-то их ворует. Не верю, что такие девицы, как ваша, вообще прикасаются к тряпкам для пыли, не для них такая работа.

– Слушайте, фройляйн Кляйнхольц, – начинает Пиннеберг, но тут же берет себя в руки. – А, ну и ладно, – отмахивается он и садится на свое рабочее место.

– Правильно, лучше молчите, чем целоваться на улице с такой…

Она ждет некоторое время, чтобы увидеть, попала ли ее стрела в цель. Затем:

– Я, по крайней мере, только видела, как вы целовались и вы ее лапали, а что уж там дальше было… Я говорю только о том, за что могу отвечать…

Она снова замолкает. Пиннеберг судорожно думает: «Только не срывайся, держи себя в руках! У нее ведь не так много белья. Она скоро должна уйти…»

Мария снова берется за свое:

– Ужасно вульгарная особа. Так вырядилась…

Пауза.

– Отец говорит, что уже видел ее в «Пальмовой роще», она там работала барменшей.

Снова пауза.

– Ну, некоторым мужчинам нравится такое, это их и привлекает…

И вновь пауза.

– Мне вас жаль, господин Пиннеберг, – ехидно шипит Мария.

– И мне вас тоже, – отвечает Пиннеберг.

Довольно длинная пауза. Мария несколько озадачена. Наконец:

– Если вы будете со мной так грубы, господин Пиннеберг, я скажу отцу. Он сразу вас выгонит.

– Почему же грубы? – спрашивает Пиннеберг. – Я сказал ровно то же, что сказали вы.

И теперь воцарилась тишина. Кажется, окончательная. Время от времени стучит брызгалка для белья, когда Мария Кляйнхольц трясет ее, или стальное перо стучит по чернильнице.

Вдруг Мария вскрикивает. Она торжествующе бросается к окну:

– Вот она! Вот она, эта потаскуха! Боже, как она ужасно накрашена! Да на нее смотреть тошно!

Пиннеберг встает и смотрит в окно. Там по улице идет Эмма Пиннеберг, его Ягненочек, с авоськой для покупок – самое прекрасное, что есть у него на свете. И все, что Мария сказала про «вульгарность», – ложь, он это знает.

Он стоит и смотрит на Ягненочка, пока та не исчезает за углом на Банхофштрассе. Он поворачивается к фройляйн Кляйнхольц. Его лицо выглядит довольно мрачно, он очень бледен, лоб весь в морщинах, но глаза смотрят довольно живо.

– Слушайте, фройляйн Кляйнхольц, – говорит он и, в качестве меры предосторожности, прячет руки глубоко в карманах. Он сглатывает и начинает снова. – Слушайте, фройляйн Кляйнхольц, если вы еще раз скажете что-то подобное, я надаю вам по вашей мерзкой морде.

Она хочет что-то сказать, ее тонкие губы подергиваются, маленькая птичья голова резко поворачивается в его сторону.

– Заткнитесь, – грубо говорит он. – Это моя жена, вы это понимаете?!

И теперь он все же вынимает руку из кармана, и сверкающее обручальное кольцо оказывается у нее прямо перед носом.

– И вам повезет, если вы когда-либо в своей жизни станете хотя бы наполовину такой порядочной женщиной, как она!

С этими словами Пиннеберг отворачивается – он сказал все, что хотел сказать, и чувствует огромное облегчение. Последствия? Какие последствия? Да шли бы все они к черту! Пиннеберг отворачивается и садится на свое место.

Довольно долго стоит тишина, он краем глаза смотрит на нее, она даже