Берегите весну - Лев Александрович Бураков

такой весь совхоз потянет. Ишь, сидит, будто пружина внутри, а глаза так из-под окуляров и сверкают. С таким, правда, уж о рыбалке не погутаришь. Жаден до работы. Зря, конечно, что излишне официален как-то, чуть ли не врагом меня считает. А мне что с ним делить? Одним делом занимаемся. Ты же мне, дорогой, в сыновья годишься. Тебе же после меня здесь, в этом кабинете или другом таком же сидеть.

Щепак подошел ко Львову, сел рядом.

— Вот, инженер, дела-то какие… Хлеб сдали, с ремонтом раскачиваемся, а вот с кормами слабовато. Как говорят, нос вытащим, хвост увязнет.

— Что вы хотели сказать мне, Михаил Петрович? — Львов оборвал директора на полуслове. Начнет старик говорить, час можно просидеть и уйти ни с чем.

— Я о Вороновой. Говорят, слабо знает технику, на второй ферме чуть не оставила скот без воды. Может, попробуем куда-нибудь передвинуть ее, а? — и Щепак, увидев, как на скулах Львова выступили желваки, примирительно закончил: — Трудно ведь ей метаться по всему хозяйству, да и работа сейчас в основном здесь, на усадьбе…

Сразу, с первых дней работы со Львовым Щепак почувствовал, что инженер относится к нему как-то неприязненно, сухо. Правда, столкновений у них не было — может быть, потому, что директор всегда старался сгладить все острые углы в их отношениях и обычно советовался с молодым инженером по всем вопросам, даже по тем, которые мог решить самостоятельно. Львов считал в таких случаях, что директор боится ответственности, проявляет ненужную мягкость и либерализм, и старался дать неожиданный ответ, озадачить Щепака. И сейчас, хотя Львов точно знал, что на Сашу напел Федор Трофимыч, — защищать ее не стал и быстро согласился.

— Да, верно, ей надо изучать технику. У нас в мастерских свободное место контролера, Трофимычу одному тяжело…

И Львов с удовольствием заметил: директор не ожидал такого оборота.

— А справится? — произнес Щепак.

— Справится. Трофимыч поможет, он у нас лучший специалист, опытный… — на слове «опытный» Львов сделал ударение.

— Что ж, правильно, — опытный.

— И я говорю — опытный.

— Да и с ремонтом у нас большие трудности, люди нужны…

— Трудности у нас везде можно найти. Мы их сами изобретаем, чтобы затем их же, так сказать, настойчиво преодолевать.

Щепак не любил, когда Львов начинал иронизировать, и поспешил закончить разговор.

— Решено: переводим дивчину контролером, так сказать, в интересах дела. И ты ей сам скажи, поделикатнее…

* * *

Летучка «25—20» меняла мотор. Впереди кабины стояла тренога с талью, похожая на марсианина. Саша медленно опускала цепь с новым мотором. Стручков лежал на спине под рамой и готовил место для двигателя. Мотор никак не хотел соединяться с отживавшей свой век летучкой, все надо было «подгонять», и Колька злился.

— И откуда достали такого красавца — все ему не так да эдак! Дали, называется, моторчик, чтоб ему…

Вдруг Саша заметила инженера. Его модная серая кепка и кожаная куртка издалека бросались в глаза. Инженер шел к летучке.

В душе Саша побаивалась Львова: он напоминал ей завуча. Тот тоже был молодой, всячески старался подчеркнуть разницу в служебном положении, был излишне строг и придирчив. Инженер ни разу не поговорил с Сашей просто — только отдавал приказания. Говорили, что Львов изобретает какой-то хитроумный прибор. Сидит до ночи в своем кабинете, даже на танцы не ходит. А человек холостой. Девчата местные от него без ума. Хотя, все уж, кажется, инженером «переболели» и оставили его в покое. Маша как-то сказала даже, что у Львова вместо сердца вставлен карбюратор. И вообще инженер был для Саши загадочным человеком. Замкнутый, серьезный. Слишком серьезный, не по годам.

— Воронова!..

— Тише, — остановила его Саша, и Львов запнулся. А она чуть прищурила глаза и наклонила голову. Слушала что-то. Львов тоже невольно прислушался, но ничего особенного не услышал. В мастерских тарахтел движок, да где-то в селе слабо трещал мотоцикл.

— Что такое? — шепотом спросил инженер и в душе ругнул себя: это еще что за шептание!

— Слышите, — так же шепотом ответила Саша, — слышите, листья поют…

Рядом ярко-красный клен действительно пел на разные голоса. Интересно. Но…

— Воронова! Вы переводитесь с сегодняшнего дня согласно приказу директора в мастерские на должность механика-контролера. Понятно?

Львов закусил губу: хорош, распорядился. Будто зачитал указ. Неловко, не вовремя все получилось…

— Понятно?

Саша кивнула. Яснее ясного. Осрамилась с движком, вот и переводят. Вежливо, деликатно. Лучше бы выругали. Теперь все сразу поймут — какой из нее механик? Позор! Только начала входить в курс дела — допустила аварию, а теперь в мастерские — железки браковать да ведомости переписывать. Саша зло рванула цепь. Мотор качнулся, и крюк выскользнул. Двигатель ударился о крыло и пополз вниз на Стручкова.

— Ой! — Саша похолодела. — Берегись!

Львов оттолкнул Сашу и плечом уперся в ползущий мотор, обхватив его руками.

— Лом давай — живо! — крикнул инженер. Бледный Колька выскочил из-под машины и подсунул лом под мотор.

Мотор остановился, но Львов не отходил.

— Приподними немного, вон здесь, — кивнул он Кольке, и тут только Саша заметила, что левая рука инженера зажата между коллектором и крылом. С помощью Стручкова Львов освободил руку. Кисть была залита кровью. Она капала на землю, смывая грязь с пальцев и оставляя на мерзлом песке шарики, похожие на клюкву. Инженер вынул платок, обмотал руку и, помогая себе зубами, затянул узел. Потом посмотрел на испуганную Сашу и улыбнулся. Это было удивительно. Удивительно то, что инженер, оказывается, может улыбаться. И удивительнее всего было то, что Львов улыбался тогда, когда можно было ожидать чего угодно: ругани, выговора, презрительного молчания, но никак не улыбки.

— Нет чтобы помочь, скорей в сторону, — наигранно строго сказал Львов и потрепал здоровой рукой Кольку по плечу. — Надо соблюдать правила техники безопасности: под грузом не лежать. Ну, ладно, ставь мотор, а там, видно, скоро придется и тебя в мастерские перебрасывать.

Львов еще раз улыбнулся и, засунув руку с набухшим багровым платком в карман, направился к мастерским. Саша задумчиво смотрела ему вслед. Впервые она увидела, как инженер улыбается — открыто, чуть хитровато, будто говорит: ничего, все это мелочи, главное — не теряться, не падать духом и все будет хорошо. Трофимыч улыбается — кривит губы. Колька — открыто, все зубы на виду — простота. Виктор — сдержанно, чуть губы растянет: я все же умнее и лучше всех вас и все, что вы говорите, совсем не смешно. Улыбаюсь я так, из вежливости. А Львов, оказывается, улыбается ласково. Где же здесь строгость?! На его улыбку можно смотреть долго-долго, от нее становится тепло…

Саша легонько вздохнула:

— Прощай, Николай Петрович, — и протянула руку. Колька