Берегите весну - Лев Александрович Бураков

Берегите весну

ПИСЬМО, НЕ ПОЛУЧЕННОЕ АДРЕСАТОМ

Саша, только не удивляйся… Очень спешу — ведь ты собираешься уезжать. У меня остается очень мало времени, а сказать тебе хочется многое. Но сразу трудно найти слова, такие, которым можно поверить без оглядки. И очень странно, наверно, объясняться (вот ведь слово-то какое старомодное!) в любви на бумаге, когда ты — живая, родная — совсем недавно была рядом. Но сказать тебе я ничего не смог. А я люблю тебя, Саша. И главное — верю тебе, верю в тебя и знаю — ты все поймешь… И мы будем вместе, черт возьми!

ТРАНСПОРТ ПОДАН

Обычно, если человеку не повезет, говорят: такова уж его судьба. Судьба — злодейка. Это она во всем виновата.

— Все у меня не ладится из-за нее. Чую я: или я ее порешу, или она меня доконает, — говорил Колька Стручков в те редкие минуты, когда его начинала покидать выдержка и поистине нечеловеческое терпение начинало лопаться по швам.

Но Колька не называл ее судьбою. Он вообще старался не называть ее никак, хотя у нее было много имен: «летучка», «техничка», «залетка», «разболтайка», «походка». А официально она именовалась так: передвижная ремонтная мастерская на шасси автомобиля «ГАЗ-АА».

— Не название, а какой-то графский титул. И как обычно, под красивой вывеской скрыто убожество. Не автомобиль, а побочный сын первого паровоза: пока сам не закипишь — с места не стронешь…

Когда Колька окончил с отличием курсы шоферов и явился в совхоз с хрустящей новенькой книжечкой в кармане, он мечтал получить сверкающую никелем директорскую «Волгу», или мощный великан «МАЗ», или хотя бы бензовоз. А ему подсунули летучку. «Временно», — сказал директор. Время это длилось уже второй год и конца ему не предвиделось. Кольке явно не везло. Машина-то была бы хоть похожа на нормальную, а то… Иногда заводится с полоборота да так, что рукояткой чуть руку из плеча не вышибет. А чаще всего прежде, чем заведешь, намучаешься. Семь потов прольешь. Раз Колька прикинул: если весь пролитый пот собрать, то запросто можно наполнить им небольшой пруд. Ну, скажем, не пруд, а вот цистерну — это точно. Шоферы посмеивались.

— Жива еще твоя старушка? Как пульс? Давление?

— Сдай свой катафалк в металлолом, премию дадут!

— Говорят, из города приехала экскурсия — посмотреть твою музейную редкость?!

Но Стручков был терпелив. Очень терпелив. Он только улыбался в ответ, хотя на душе у него «кошки скребли». Другой на его месте давно, может, плюнул бы на все и бросил машину. Но Колька молчаливо сносил все насмешки. Что ж, не всем везет. И Колька терпел. А секрета тут никакого не было: просто Колька был влюблен в свою профессию. Он с детства завидовал шоферам. Шофер — это человек вольный. Изучил машину, «раскусил» ее характер, выехал в рейс и… сам себе хозяин, только ветер свистит в ушах. Тут можно смириться с любой машиной: не всем же, в конце концов, разъезжать на новых.

И все же Кольке не повезло окончательно. Он стал не просто шофером, а выступил в незавидной роли извозчика: развозил по совхозным бригадам механика. И самым нелепым было то, что механик, Федор Трофимович Репейников, сам мог прекрасно водить машину. Мог, да не водил. Была в штатном расписании должность водителя летучки — вот и зачислили на эту должность его, Кольку Стручкова…

Да, а Трофимыч мог сам отлично водить машину. Но опять же по тому же самому проклятому штатному расписанию — управление машиной в обязанности механика не входило. А Трофимыч не такой человек, чтобы делать что-то сверх положенного. Был он в меру строг, в меру трудился, в меру отдыхал, в меру увлекался охотой. И вообще все делал не спеша, размеренно. Кольку в душе порой бесило спокойствие, которым Трофимыч был наполнен до краев. За глаза Стручков отзывался о механике так:

— Наш Трофимыч живет по пословице: «Семь раз подумай, один раз не сделай».

Хотя, если говорить по справедливости, Трофимыч дело свое знал хорошо, считался опытным механиком и с ним нередко советовались по самым заковыристым техническим вопросам. Всегда, прежде чем ответить, он долго в упор смотрел в лицо собеседника выцветшими карими глазами и жевал толстыми губами. Затем, когда спросивший забывал начисто вопрос и уже начинал впадать в дремоту, механик вдруг ронял несколько слов. Совет его всегда был точен и предельно прост. В последнее время Колька невольно стал перенимать от Трофимыча его немногословность. И побаивался: не разучиться бы совсем говорить?! Заезжая на фермы, Колька бросал под кузов промасленную телогрейку и дремал в тени, пока Трофимыч копался в «заболевших» механизмах.

Но вот уже неделя, как Трофимыча перевели заведующим мастерскими, летучкой никто не интересовался, и Колька чувствовал себя никому не нужным. Самым настоящим «лишним человеком». Надвинув до самых бровей фуражку, Колька медленно обходил машину и сбивал с нее носком сапога комья грязи. Чистить машину не хотелось: небо затягивалось пухлыми сизыми тучами, все равно опять скоро дождь.

Мимо проходили рабочие, пробираясь между лужами, блестевшими нефтяной радужной пленкой. Колька хмуро здоровался с приятелями. Все спешили, все работали, только он один должен болтаться без дела, да еще у всех на глазах. Как на выставке. Конечно, вынужденное безделье не так уж волновало его — ездил ли он или стоял на месте — оклад постоянный, но все же… Особенно неприятно чувствовал себя Колька, когда по двору пробегала Маша Фролова. Бойкая, тоненькая, рыжеволосая, с яркими зелеными глазами. Глаза большие — как огоньки светофора. И кто знает: может, это и вправду был светофор? Тот светофор, из-за которого Колькина жизнь прочно затормозилась в этом совхозе? Может, он поэтому-то и терпел свое извозчичье положение и насмешки? Ведь уже не найти в совхозе ни одного человека, который бы не поупражнялся над Колькой в своем доморощенном остроумии. Даже Маша вчера при всех назвала Кольку тунеядцем первого класса. А это был, как говорят спортсмены, запрещенный прием: только ей, Маше, он как-то в один из летних вечеров наплел, будто он шофер первого класса. Так сказать, автомобильный асс. В тот вечер они только познакомились. Тогда Колька не знал, что Маша будет работать в совхозном гараже диспетчером и обман быстро обнаружится. С тех пор как только Колька замечал ее идущей по улице