Молния в черемухе - Станислав Васильевич Мелешин
Молния в черемухе читать книгу онлайн
Повести и рассказы.
Встречай друга (повесть)Молния в черемухе (повесть)КовыльПеред свадьбойКочегарыИ она учила. В котельной было теплее, чем в одинокой большой комнате барака, и у матери всегда для сыновей были припрятаны хлеб и омлет или луковица… Старший, Алексей, видя, как тяжело ей толкать вагонетки с углем, оставался после уроков и работал вместе с нею. И рисовал ее в блокноте. Она смотрела в блокнот и удивлялась:
— Неужели я такая?
— Я, мама, художником буду! Вот увидишь…
Она верила, и жалко было его. Где-то они сейчас, ее кровные, умные, веселые?! О Дмитрии Васильевиче она уже и вздыхать перестала. Только помнила, что в извещении было четкими буквами написано: «…погиб геройской смертью…» Особенно ее радовал старший сын. Он так был похож на Дмитрия!.. И она думала, что сын будет самый счастливый человек на свете, потому что военных много, а вот художников таких, как ее Алеша, наверное, один.
«И в кого он только уродился… Художник!» Она часто произносила это слово вслух, и это звучало в ее понимании, как «академик».
Размышления Терентьевны прервал смех.
Оказывается, Семечка попробовал молоко из бутылки и обжегся. Он стоял у котла и, чихая, морщился от боли. Терентьевна посоветовала:
— Втягивай воздух в себя! Сложи губки вот так.
Семечка, сложив губы бантиком, вдыхал воздух, будто пил, и благодарно кивал:
— Пу-му-га-ет…
Стало еще смешнее. Потом он и сам рассмеялся.
— Ну, начали! Котлы стынут.
И опять работа, молчаливая и слаженная. Терентьевна ловко и часто бросает уголь в топку. Передохнет, отдышится, поправит поседевшие волосы, выбившиеся из-под платка, руки — на черенок, на руки — подбородок и смотрит на огонь, на потрескивающий раскаленный уголь, брошенный ею в пламя. За спиной мужчины сваливают топливо из вагонеток на пол, отгребают куски от рельсов, снова отъезжают. Угля много. Потом грузчики идут усталые подремать наверх, на площадку из листового железа у котла, там где манометр.
А женщина не устает, бросает и бросает лопату в огонь и будто месит ею пламя. Рядом, у второго котла, — Тягленко, разговорчивый до тоски. Он, работая, беседует сам с собой. Терентьевна иногда прислушивается и ловит обрывки разговора:
— Я ей кажу, жинке своей, зачем тоби той поросенок. Вона мени в отвит: «А як же?! Вырастет — свиньей станет!» Ось дурна-а… Мало ей козы?! Возись з ними. И так нароблишься за день — абы в постель…
Тягленко вздыхает, утирается рукавицей, прикуривает от уголька на лопате и кричит:
— Терентьевна! А сын еще не возвернулся? Гайда, побалакаемо!
Терентьевна вздрагивает, ставит лопату у заслонки, допивает молоко и идет «балакаты». Терентьевна знает, что Тягленко спрашивает ее о старшем, Алексее, которого он любит.
За высокими окнами котельной туманно от дыма и пара. У заводского двора оседающие мартовские сугробы. А за ними вдали степь, утоптанная, оледенелая дорога и старый рабочий поселок, где Терентьевна и Тягленко живут в соседних бараках, которые уже начали ломать…
Нет, сын еще не вернулся… Видно, в институте долго еще будут учить на художника, да и ему сколько картин надо нарисовать, тыщи! И каждый день, наверное, комиссии проверяют…
Дома, например, всю комнату картинами обставил, на полу лежат, все стены увешаны, даже на кухне, а за печкой — целый склад! Придет Терентьевна со смены, и она как бы не одна: смотрят на нее с картин разные люди, как живые. Тут и мужчины, и женщины, старики и парни, и дети. Там нарисованы и лес, и речка, и море, и степь, и пашни, и даже испуганный домашний кот Васька, который разбил у нее в прошлый раз стеклянный кувшин с молоком. Она не рассердилась на него, потому что кот был нарисован. Много всего интересного на этих картинах! Зажмуришь глаза — будто вся Россия перед тобой, и много уже знакомых людей, правда, нарисованных, которые встречают ее, уставшую и вздыхающую, молча и понимающе, все так же, как и нарисованы. Только вот скопированные «Запорожцы» хохочут с утра до утра, будто им больше и нечего делать. Один из них, толстый, здорово похож на Тягленко, но без бельма…
…Терентьевна улыбнулась. Рядом закашлялся от самосада Тягленко.
— Добрый хлопец! Вин меня, чертяка, враз намалевал, я ще цигарку не выкурив! Ось тебе и портрет!
«Это он о сыне, Алеше!» — с удовольствием отмечает Терентьевна.
— Удивил. Я кажу дома жинци: вешай в угол заместо иконы! Так я ему самого наилучшего самосаду кисет насыпал доверху. Не курю, говорит. Но взял. Соседу, говорит, отдам. Да-а…
Тягленко не видно из-за дыма, он кашляет, кряхтит и думает о том, что скоро прибежит в котельную Гарпина с борщом и чесноком и станет «дудеть» о всех семейных новостях, пока он будет есть. Может быть, опять жена скажет по секрету, что приходили сватать Маринку, а он вечером все равно откажет сватам, чтоб уважали родительскую волю:
— Це гарно! Но до осени треба подождать!
Рыжов поодаль не слушает разговора, смотрит на печь и думает о чем-то своем, никому не известном. Семечка, пока взрослые отдыхают, орудует один, проверяет котлы, мешает огонь в топках, подбрасывает уголь — старается. Ему приятно, что сейчас он один — хозяин котельной! И по всему видно, что забыл о своем молоке, обо всех и даже об острове Шпицбергене! Как весело вчера было на свадьбе Мишки-дружка. Там была гостем Маринка, дочь Тягленко. Она ему улыбнулась, кареглазая такая, с косами… Он давно заметил, что она ему симпатизирует, и хотя сидели они на разных концах стола, а провожать ее пошел все-таки он. И почти до утра простояли вместе в теплом подъезде, не хотелось уходить. Когда-то он хотел поцеловать ее, раз она симпатизирует, но побоялся Тягленко. А сегодня утром они целовались долго-долго, и Маринка сказала, что если она и выйдет замуж, то только за него, за Семечку. Вот Тягленко сидит и курит и ничего-то не знает. А что, если взять да и жениться на Маринке?! Вот будет здорово!
— Да-а… Это гарно, когда сыны… — продолжает Тягленко и вздыхает. — А вот мне, як говорят, подфартило, народились дивчины. Правда, разумные, доля у них наикрайща. И уси спецы, вот як твой Алешка.
Тягленко начинает расхваливать своих дочерей, это его любимое занятие — хвалить
