Молния в черемухе - Станислав Васильевич Мелешин

Вера посмотрела на него удивленно, сбоку и засмеялась.

Он засмеялся тоже, не подав виду, что обиделся, но Вера заметила это и, помолчав немного, вдруг остановилась, обхватила его шею руками, улыбнулась ему.

— Все впереди.

У Рыжакина вспыхнули щеки от близости ее глаз, губ, с волнением он взял ее за руки и поднял вверх, любуясь ею и тем, как она щурится и хохочет.

«Мы с нею будем хорошо жить», — подумал он, и еще он подумал, что кроме него, наверное, нет сейчас счастливее человека на свете.

…Утром, когда многие еще спят, к заводу по главной улице через заводской мост движется рабочий поток.

Вера и Николай затерялись среди других. Они шли на смену молча и настороженно. В это утро Вера была чем-то подавлена, и Николай никак не мог отгадать, что с ней. Он взял ее руку в свою.

— Вера! Что тебя тревожит?

Вера вздохнула, произнесла тихо:

— Соседи видели, как ты выходил от меня утром.

Николай улыбнулся:

— Ну и что ж такого? Они ведь не знают, что наша жизнь началась, и скоро сыграем свадьбу. Разве соседи могут это запретить?!

— Я не о том… Просто на душе как-то тревожно. Ведь я выхожу замуж! А они могут подумать что-нибудь…

…Он вспомнил дом, где она жила, и дворника, себя, чуть растерянного и счастливого; вспомнил, как Вера, поглядывая на окна, полила воды ему на руки, чтоб умыться, как заметил ее виноватую улыбку и строго сказал:

— Вера, ты льешь мимо.

Чтобы подбодрить ее, вгляделся в ее глаза:

— Все впереди! — и по-мальчишески подмигнул ей.

Воды было много, она лилась меж его огрубелых сильных рук. Он старался удержать влагу в ладонях и торопливо гладил по небритым щекам пальцами… Он умывался впервые в ее доме. Заметил, когда уже уходили, что в окна смотрят любопытные соседи, и нарочно громко сказал:

— На свадьбу всю бригаду пригласим!

А сейчас они шли вместе на работу, и он держал ее руку в своей.

— Я же тебя люблю… всю!

— Я знаю. Боязно как-то… перед свадьбой.

Рабочие, не торопясь, входили в проходные, предъявляя пропуска. Рыжакин заметил своих сталеваров из бригады, они приблизились к нему, он уже слышал, что они говорят, а говорили они о Вере, и боялся, что она тоже услышит их.

А сталевары рассматривали ее, не подавая вида. Они знали, что по внешности трудно определить — какой она человек, но все-таки… было интересно, тем более, что Николай грозился пригласить всю бригаду на свадьбу.

Вера их не замечала, потому что кругом был народ, только краем уха она слышала шепот и догадывалась, что говорят про нее.

— Ну что ж, не краля какая. Нашей масти человек.

— Здорова девка-то!

— Это сподручно! Наш Рыжакин пигалицу не выберет.

— Раз с нею рядом Николай Рыжакин, а ему верить можно, значит тут дело серьезное.

В их шепоте сквозило простое восхищение, и смысл его был один: Рыжакину повезло и вообще великое это дело, когда прибавляется еще одна рабочая семья. Вера поняла, что они довольны, и, покраснев, подняла голову, оглядела их. Шепот прекратился.

Предъявив пропуска, Вера с Николаем вошли в проходную — будто в новую жизнь. Кивнули друг другу. Ему в мартеновский цех, ей в столовую. Вера свернула на другую дорогу, по которой торопились ее подруги, потом оглянулась. Николай стоял, задумчиво теребя руками кепку, высокий, широкоплечий и чуть грустный, — ее будущий муж! Он смотрел в ее сторону и чего-то ждал. Она махнула ему рукой, и вскоре Рыжакин затерялся в рабочем потоке.

КОЧЕГАРЫ

Рассказ

I

Котельная… Особый мир, отгороженный от вагоностроительного завода заборчиком, где, кроме широких ворот для проезда состава с углем и железнодорожных рельсов, были еще метров десять узкоколейки для сгона вагонеток в маленькие ворота просторного здания.

Котельная у заводского начальства считалась на хорошем счету, паровое отопление во всех цехах работало исправно. Рабочие — грузчики, кочегары и слесари — жили дружно, давно знали друг друга, и, казалось, ничто не могло замутить это маленькое, но очень нужное производству «паровое государство». Грузчики вовремя подвозили на вагонетках уголь, слесари старались каждый день проверять котлы, кочегары, как колдуны, «шуровали» священный огонь, — кочегарам все подчинялись За главного считалась Терентьевна — еще не старая, сильная и рослая женщина, но уже седая, с рябым широкоскулым лицом доброй крестьянки, много проработавшей на полях. Казалось, она никогда не уставала. По выброске угля в топку за ней никто не мог угнаться.

Кочегары объясняли это тем, что она сдала техминимум на «отлично». Но все они знали, что дело не в техминимуме, а в опыте. Ведь она проработала в котельной почти пятнадцать лет!

Ей давно уже было пора на пенсию, но уходить с завода она не хотела: где-то в больших городах учатся ее три сына. Старший — Алексей — на художника в институте, средний — Владимир — в военном училище «на лейтенанта», а самый младший — Юрка — на электротехнических курсах. Сегодня утром ей передали письмо от Юрки, который с радостью сообщал, что через неделю он заканчивает курсы, приедет, будет работать… В конце письма сынок категорически потребовал: «Мама! Работать тебе хватит! Уходи на пенсию. Теперь мы будем работать…» Не понравилось ей это письмо, и хуже всего ее рассердило то, что не старший пишет о пенсии, а голодранец Юрка. Ей не понравилось это спокойное слово «пенсия»… Она тогда всплакнула, отбросила разорванный конверт на пол, но письмо взяла, и оно теперь жжет ей сердце.

Нет, на пенсию Терентьевне еще рано! Разве по силе может с нею сравняться Тягленко — хоть он и мужчина — толстый дядька с запорожскими усами?!

Он был бы вылитая копия Тараса Бульбы, если б не бельмо на глазу, о чем он, не стесняясь, очень сожалел. Переехав с Украины на Урал, он обосновался в рабочем поселке у родственников, поступил на завод грузчиком, а потом попросился «в кочегары».

Для жены его Гарпины, которую редко кто видел, это было событием, как повышение в должности, и она после того стала каждый день приносить ему обеды и, казалось, готова была дневать и ночевать в котельной рядом с неуклюжим своим «коханым».

Конечно, в работе Тягленко не мог угнаться за Терентьевной и объяснял это тем, что ему мешает проклятая полнота, очень переживал, когда в его зарплате отсутствовали премиальные, потому что детей у него было «богато — бисово число» и, как на грех, «уси дивчины», которых он