Эхо черного леса - Владимир Павлович Беляев

Молчал «профессор», хотя и знал лично этого «теоретика» — Льва Шанковского, недоучившегося львовского семинариста, и теперь только удивлялся, как мог этот болван напирать такое, давая в руки противника украинского национализма такой козырь.

— …Но мы немного отвлеклись от темы нашего разговора, — сказал Прудько, пододвигая к себе лист бумаги. — Повторите-ка еще раз, «профессор», через кого Бандера связан с американской разведкой?

СМОК ПРОБУЕТ ЛЕГАЛИЗОВАТЬСЯ

В послевоенные годы по обе стороны шоссе, идущего из Болехова в Станислав, потянулись к небу новые нефтяные вышки Укргеологоразведки. Тысячи людей из окрестных сел штурмовали отделы кадров, нанимались на работу и, привыкая постепенно к сложному труду нефтяников, становились рабочими.

На одной из вышек стал работать Смок. Он купил себе в Калуше через знакомого, бывшего бандита, «левые» бумаги и под фамилией Курята вместе с другими новичками начал осваивать глубокое бурение. И все бы было хорошо, и, может быть, до поры до времени удалось бы Смоку затереть свои следы и скрыть под рабочей спецовкой бандитское прошлое, если бы не увидел он однажды сверху, что на дворе у буровой появилась группа студентов с чемоданчиками в руках. К ужасу своему, Смок узнал среди студентов того самого закордонного курьера Кучму, который под кличкой Выдра пришел в банду, да еще притащил с собой туда опасного чекиста.

Едва сдерживая волнение, Смок спросил у мастера:

— Что это за панычи к нам пожаловали?

— То не панычи, — спокойно ответил мастер, вытирая ветошью замасленные руки, — то студенты Львовской политехники к нам на практику приехали.

— На практику? — протянул Смок, соображая, что не миновать ему теперь встречи с Кучмой.

— Ну да, на практику, — сказал мастер, удивленно разглядывая Смока. — Но что с тобой, Курята? Лица на тебе нет!

— Никак, отравился я, товарищ мастер, — жалобно сказал Смок. — Что-то съел поганое! Еще с вечера тошнит и голова кружится.

— Гуляй тогда в медпункт, — приказал мастер. — Мне покойников под вышкой не нужно.

— Таки пойду, — согласился Смок и, провожая взглядом студентов, идущих к общежитию, стал тихонько спускаться вниз по крутой стальной лестнице.

…Он поравнялся с дверью медпункта, оглянулся еще раз на вышку и круто свернул к реке.

Только его и видели на буровой…

***

Как затравленный волк, брел Черным лесом один из последних, оставшихся на воле участников банды Хмары. Он оброс, волосы на его голове сбились в колтун, на ногах виднелись опорки, но по-прежнему, сейчас уже на веревочном шнурке, у него за спиной болтался автомат, а за поясом были заткнуты две противотанковые гранаты.

Вот, задевая кусты папоротника, подошел он к лесному колодцу, заглянул в глубь его: не плавают ли там на воде еловые ветви — условный знак, что связная Паранька жива и может принять лесного гостя? Но не было ветвей под заплесневелыми балками, и только черная густая вода отразила на Мгновение страшное обличье бандита и заколебалась, как бы сказала ему: «Иди-ка ты, зверюга, отсюда прочь, я людям служить должна, а не тем, кто давно потерял право называться так, кто годы прожил под устрашающей кличкой Смок — названием пещерного чудовища, питающегося детской кровью».

Пошатываясь от голода и усталости, он пробирался все ближе к хате сельской учительницы Мирославы. Задержался на сельском кладбище у могилы Павла Задереги. Густой травой заросла эта могила под двумя пихтами, и, видно, давно никто не кладет на могильный бугорок обусловленные цветы.

Показалась знакомая хата.

Тихонько, озираясь по сторонам, Смок поднимается на крыльцо. Оно мокро от утренней росы. Пропел голосистый петух в сарае. Смок шаркает ногами, стучит в дверь. Открыла ему учительница и, перепуганная, отшатнулась, сдерживая крик ужаса.

— Доброе утро! Видите, устал с дороги и хотел воды у вас напиться, — сообщает он условленный пароль.

— Идите, идите, я давно уже не имею ничего общего с этим…

— Пусти, Паранька.

— Я вас не знаю и не пущу.

— Это ж я, Смок! Неужели не узнаешь? Сколько раз приходил к тебе на встречу от Хмары.

Страшное прошлое опять заглянуло в дом учительницы. Невольно цепенея под его угрожающей властью, зная, с кем она имеет дело, Мирослава пропускает Смока в светлицу. Возле широкой раскрытой постели на детской кроватке спит, разметавшись и тяжело дыша, чернявый малыш. Около, на столике, — шприцы, пенициллин.

— Твой? — кивает на кроватку бандит.

— Да. Больной. Воспаление легких.

— Но, кажется, у тебя не было детей?

— Столько ж времени прошло!

— Что в окрестности?

— Ты лучше меня знаешь.

— А что я знаю? — криво улыбнувшись, сказал гость, — Вот брожу лесом, иной раз месяцами людей не вижу.

— А кто же тебя кормит?

— Сам кормлюсь. Где поросенка с луга украду, где барашка. Шатаюсь, словно Марко Проклятый, по старым бункерам. Птичек ловлю силками, зайцев. Соли, плохо, нет…

— Неужели люди не могут тебе дать соли?

— Боюсь я людей, Паранька. Лучше с ними не встречаться. Работал было в Долине под чужой фамилией, нефть бурил, так не повезло. Принесла туда нелегкая вместе со студентами на практику Кучму — того, что под кличкой Выдра к нам пришел. Увидел я его, испугался, что схватят, ну и дал деру… И паспорт в конторе остался, и вещи в общежитии. Поганые наши дела, Паранька… С той поры, как убили чекисты в Белогорще, под Львовом, в пятьдесят первом генерала нашего Тараса Чупринку-Шухевича, все покатилось. Один за другим погибли лучшие наши атаманы. А какой страх наводили они на эти околицы? Какие налеты были на Богородчаны, на Отынию! Самим Станиславом трясли. Разве не помнишь?

— Хотела бы забыть, — сказала учительница, — сколько крови людской пролили напрасно!

— Как напрасно? Из этой крови вырастет самостийная.

— Брось, Смоче, эти сказки для маленьких детей. Мы уже видели эту «самостийную», когда немцы пришли. Арки строили националисты в их честь, в колокола звонили, а они тысячи наших людей в гестапо да в освенцимах замучили.

— Что ты мелешь, Паранька! — прикрикнул на нее Смок. — Кто тебя так разагитировал?

— Собственный разум и то, что глаза видели! — сказала Мирослава. — А тебе бы я все-таки посоветовала пойти с повинной. Свое отсидишь, да жить останешься.

— С повинной? Вот чудачка! — засмеялся Смок. — Ты что, одурела? Да попадись я в руки людям, они меня ногами затопчут за мои грехи. Дырку дадут сразу. Другое я придумал, а ты мне помоги.

— Чем могу я помочь?

— Ты же в Дрогобыче училась. Имеешь там много знакомых. Не может быть, чтобы среди них не было украинских