Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

богача Чалдуна, что их деревня захвачена беляками, которые назначили старостой Ивана Ивановича Долбова. Командир разведчиков поблагодарил Христова за сведения, сообщил, что у них есть интернациональный батальон, в котором за Советскую республику воюют мадьяры, чехи, сербы, хорваты, македонцы, и предложил Христову вступить в него. Больше того, он сказал, где и в какое время им можно будет встретиться. С тех пор Тодор Христов стал часто отлучаться в лес. Особенно после того, как ему передали записку от его друга Ягура Ятманова, несколько месяцев назад ушедшего к красным.

О встречах в домике лесника Тодор рассказывал своим друзьям. Подбадривал их — скоро, совсем скоро вернется рабочая власть, и навсегда придет конец произволу кулаков.

Чалдун и его приспешники стали подозрительно поглядывать на чужестранца. Видно, о чем-то догадывались. Не за это ли еще Чалдун и Пухвир расправились с ним с такой жестокостью?

И вот сейчас Христов, как герой сказки, находился на развилке дорог, одна из которых вела в Симбирск, к белым, другая — в Алатырь, к красным. Но Христову не нужно размышлять, в какую сторону податься. Немного испытал он счастья и радостей при царе и помещиках. Да и слишком свежи раны, нанесенные ему чувашскими богатеями, по дикому обычаю похитившими его возлюбленную.

С трудом поднявшись, Христов потел по Алатырской дороге. Он надеялся до рассвета дойти до пасеки и встретить там кого-нибудь из знакомых разведчиков.

Несмотря на то что ночь была на исходе, спать совсем не хотелось. Только искалеченное тело ныло по-прежнему. Каждый шаг отдавался острой болью.

Через несколько минут пути Христов снова остановился, чтобы передохнуть. С востока потянуло прохладой. Силуэты деревьев вдоль дороги проступали ясно, четко — близился рассвет. Надо было идти. Христов поднялся и зашагал дальше.

Красивые, милые сердцу, ставшие почти родными места! По этой дороге он не раз ездил на базар в Алатырь, на хозяйскую пасеку и за дровами. А вот и поляна, усеянная крупной ромашкой, душистой медуницей. Прежде он всегда останавливался здесь, чтобы поваляться в мягкой душистой траве.

Ничто не напоминало ему так о далекой родине, как в знойный полдень горячий терпкий запах скошенных лесных трав… Через полверсты будет чистая лесная речка с желтыми песчаными берегами. Он не раз купался в ее прохладных, прозрачных водах. Когда едешь на подводе, нужно повернуть влево, чтобы выехать к мосту. Пешком же можно речку перейти вброд, здесь напрямик.

Христов вышел на узкую тропинку, которая вела к реке. Ветви осин, лип и орешника, как цепкие человеческие руки, хватали его за плечи, за волосы, хлестали по лицу. Но он шагал вперед, не обращая ни на что внимания. Ему даже нравилось пробиваться сквозь эти густые дебри, встревоженные все усиливающимся ветром.

Перейдя речку вброд, Христов стал пробираться дальше через лес. Здесь еще стоял влажный хмурый сумрак и ему стали чудиться какие-то таинственные крики, свист, завывания.

Такое приведет в трепет кого угодно. Но Христов знал, что дорога через лес, какой бы опасной ни казалась, для него была самой надежной.

А лес многоголосо шумел, рокотал…

Превозмогая боль и усталость, Христов пробирался через чащобу. И вдруг остановился. Впереди, среди стволов, блеснул и погас яркий, как волчий глаз, огонек. Что бы это могло быть? Лесной пожар? Христов, крадучись, прячась за деревьями, сделал вперед несколько шагов. До его обостренного слуха донеслись треск горящих веток и приглушенные человеческие голоса.

Кто мог разжечь этот костер? Деревенские парни, пригнавшие коней в ночное? Дровосеки? А может, лесник, вышедший в обход? Кто-нибудь из молельного дома чувашских монашек или лесопильного завода, расположенных где-то неподалеку? Не хотелось думать, что люди, оказавшиеся в такое время в лесу, могли быть для него опасными. А ведь, возможно, это разведка красных! И он решительно направился в сторону огня.

Шагов через десять-пятнадцать деревья расступились, образовав небольшую поляну. Она была ярко освещена полыхавшим костром, вокруг которого сидели люди. Они о чем-то мирно беседовали, временами весело и непринужденно смеялись. На их лицах лежал красный отблеск костра.

Христов вышел из-за дерева и направился к людям.

— Стой! Кто идет? Стрелять буду! — остановил его вооруженный человек, выступив из-за дерева.

Мелькнула мысль: «Белые! Бежать! Будет стрелять — не попадет. А если это наши? Возможно, сегодня пост выставили не на пасеке, а здесь. Ну, конечно, наши!»

К часовому, который остановил Христова, подбежали еще трое.

— Я шел к вам, товарищи, — мягко, с акцентом произнес Христов, еще надеясь, что сейчас кто-нибудь из этих людей узнает его.

— Пароль! Говори пароль! Иначе пристрелю, — грозно повторил часовой.

— Я шел на Кирю, на станцию, — неуверенно стал объяснять Христов. — Смотрю — костер. Думаю, дай отдохну, покурю…

Какую непростительную ошибку он совершил, завернув сюда! Тодор осмотрелся: у костра сидело человек десять-пятнадцать. В сторонке были свалены в кучу котел для приготовления пищи, котомки, корзинки, котелки и другая утварь. Чуть ближе — сложенные в козлы, стояли винтовки.

— К товарищам, значит, идешь. Мы сейчас покажем тебе товарищей, — люди схватили Христова за руки и повели его к костру. Только теперь Тодор узнал в них колчаковских солдат.

За свою недолгую жизнь Христову пришлось много повидать, но всегда перед лицом опасности он сразу приобретал решительность и смелость. И не терял человеческого достоинства.

И сейчас он держался смело, спокойно, твердо веря, что найдет выход из опасной ситуации. Не может быть, чтобы так глупо оборвалась его жизнь, ведь у него так много больших и светлых планов.

— Господин поручик! — сказал один из солдат по-русски, но с сильным чувашским акцентом, остановившись у костра. — Задержали неизвестного. Шел через лес в сторону Алатыря. Видно, по дороге идти боялся.

Офицер, широколицый, узкоглазый с подковообразной отметиной на лбу, посмотрел на Христова с откровенным презрением и, растягивая слова, спросил:

— Ну-с, говори, кто ты, куда идешь и почему не по дороге, и не днем.

Христов как можно спокойнее ответил:

— Я не русский. Я военнопленный. Мне нужно добраться до Москвы. Говорят, оттуда отправляют пленных на родину. Вот я и шел на станцию…

— Ты кто же, латыш или мадьяр? — поинтересовался поручик, слегка добрея лицом.

— Я болгарин. Жил и работал здесь недалеко в деревне.

— В какой деревне? — поручик благодушно постукивал рукоятью нагайки по голенищу своего сапога. — Крестьяне говорят, летний день год кормит, как же тебя отпустили в такое время?

— Я жил в мордовском селе Шамкино, — солгал Христов, чтобы оправдать свое ночное блуждание по лесу. — Работал у солдатки-вдовы. Всю работу сделал. Она и отпустила…

— Эй, кто тут из Шамкино? — крикнул поручик и рукоять его нагайки чаще и громче застучала по хромовым