Сон о красных шарах - Леонид Семёнович Комаров

Ребята съели свои порции. Хлеб показался им невообразимо вкусным и только еще больше разжег голод.

Сплошная серая туча разошлась, показался чисто-голубой лоскут неба и бледно-желтое солнце, больше похожее на луну. Его чуть теплые лучи запрыгали по многочисленным лужицам, оживляя унылый октябрьский пейзаж.

Ребята уселись на грязных ступеньках одного из киосков, подставив лица слабому солнцу. Сидели и молчали.

Тиша размышлял о своем положении. Третьи сутки они в этом городе, а отца отыскать все еще не удалось. «Неужели его и здесь нет!?» От одной этой мысли Тише становилось тоскливо на душе. «Неужели снова надо куда-то ехать, снова спать где придется, в бане или «трюмах»… Одному еще куда ни шло, а то ведь Нюрка… И денег совсем не осталось».

Вот уже три месяца, как они мыкаются по разным городам, и никто не знает, где ленинградцы-кировцы; уже давно променяли на еду небольшой узелок с пожитками, который им собрала в дорогу мать. Несколько раз Тише удалось заработать на харч, оказывая случайным спутникам различные услуги. Иногда Тиша жалел, что они с Нюркой не пошли в детдом, но старался не думать об этом. Он снова расспрашивал, искал отца и, не находя, снова отправлялся в другой город. И вот в Челябинске, наконец, сказали, что есть ленинградцы.

Нюрка думала обо всем сразу: и о маме, и о моргучей кукле Ляльке, которая осталась там, дома, и о том, что хочется спать. А еще Нюрка почему-то вспоминала про шоколад, который очень давно-предавно не ела, даже забыла вкус…

Генка смотрел на Тишу с Нюркой.

Тиша разглядывал свои развалившиеся ботинки, кое-где подкрученные проволокой. Нюрка сиротливо сидела рядом, держась за полу его фуфайки. Лица у них были такие худые, усталые и печальные, что Генке стало стыдно, что собрался укатить из дому, но еще стыднее было возвращаться домой.

Так он сидел и думал, и вдруг его лицо озарилось какой-то решимостью, даже улыбнулся своей мысли.

— Знаешь что, Тиша! — Генка схватил его за рукав. — Пойдемте к нам, а? У нас хорошо!

— К вам? — Тиша недоверчиво посмотрел на своего нового товарища.

— Ну да!.. Мы мою норму на троих делить будем?

Тиша мотнул головой, точно хотел кого-то боднуть:

— Ну, коли так, то пойдем.

По дороге домой Генка думал о том, что скажут отец с матерью. Примут или не примут?.. Нет, домой он вернется только с Тишей и Нюркой! А если мать скажет: «Зачем привел?» Ну, тогда уже Генка обязательно уедет из дома. Уедут они втроем. Так веселее.

…Перед дверью ребята остановились. Генка прислушался. Было тихо. Только одно мгновенье Генка поколебался, не решаясь войти. Он посмотрел на друзей и встретился с внимательным Тишиным взглядом. Генка собрался с духом и решительно отворил дверь, пропуская вперед Тишу с Нюркой, потом зашел сам.

И отец, и мать были дома. Генка видел, как мать было встала, но тут же бессильно опустилась на табурет и прижала к глазам полотенце, которое держала в руках. Отец поднялся со стула и шагнул навстречу. Генка напряженно глядел на него.

На отце была рабочая спецовка и потертое, давно потерявшее блеск кожаное полупальто. Должно быть, только что вернулся с работы, расстегнулся, но не разделся еще. Генка не знал, что отец двое суток был на аварийной работе, а вернувшись домой, сразу отправился на поиски сына. Был в милиции, в больнице — вернулся ни с чем. И вот Генка дома, сам пришел и привел с собой каких-то ребят.

Лицо отца грязное и усталое, глаза от бессонной ночи — в маленьких красных змейках.

— Папа, это Тиша и Нюрка. Они из Ленинграда, отца своего ищут, — неуверенно промолвил Генка. — Можно, чтоб они к нам?

Отец внимательно посмотрел на ребят.

Тиша, набычившись, смотрел в его глаза, напружинился весь. Генка нетерпеливо ждал.

— Можно, — сказал отец.

* * *

Мать поставила на стол большую миску дымящейся картошки, да не в мундирах, а чищеную! И неведомо откуда появилась на столе разноцветная прямоугольная баночка с красной американской колбасой. Отец зацепил маленьким ключиком за жестяной хвостик и вскрыл ее.

(Как Генка узнал после, отцу дали к октябрьским праздникам продуктовую премию: два пуда картошки и еще всякой всячины. «Теперь заживем!» — подумал Генка).

Все уселись за стол. На мать Генка старался не глядеть — совестно было. Ребята наголодались, ели торопясь. Мать все подкладывала картошку, приговаривала: «Кушайте, дети, кушайте». А у самой все время слезы на глазах. Нюрка забывала про ложку и ела руками, темными да цыпушными, и Тиша укоризненно одергивал ее.

Отец расспрашивал Тишу о его похождениях и, улыбаясь, покачивал головой:

— Как же вы это выдюжили?

— Не маленькие! — солидно ответил Тиша.

— Да-а… — промолвил отец. — Ну, а папку вашего мы непременно отыщем.

1959 г.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В СТРАНУ ДЕТСТВА

В сорок седьмом году нам было по четырнадцать и перешли мы в седьмой класс.

Витька был намного длиннее меня, и за это его называли Фитилем. Поскольку мы почти всегда ходили вместе (а мы были оба худые), нас дразнили — «тощий и тонкий». Кто из нас был «тощим», а кто «тонким» — мы не знали и не очень интересовались.

Витька увлекался марками и монетами, или, как он важно говорил, филателией и нумизматикой. Это звучало вполне научно и очень красиво. Он мечтал собрать самую великолепную в мире коллекцию монет и марок, отлично разбирался в валютах и даже знал, где и когда бывала девальвация. Витька всегда таскал с собой небольшой самодельный альбомчик с «обменным фондом» и при случае устраивал торги и обмены. Пацаны с любопытством собирались вокруг него и тыкали в альбом свои носы, а Витька важно объяснял, какая марка из какой страны: Перу, Чили, Гватемала. Все марки у него очень редкие. Его послушать, так таких по всей стране больше не сыщешь. В общем заливал он порядком.

Я увлекался минералами. В моей коллекции было пять картонных коробок из-под каких-то ампул. В них я хранил свои сокровища. Каждый камешек лежал на вате в отдельной ячейке, на стенке была приклеена табличка с названием на русском и латинском языках. Все было так же вполне научно и солидно, как и полагалось по «Определителю минералов». Правда, у меня не было ни алмазов, ни рубинов: были только разные сорта гранитов, мраморы нескольких цветов, слюда, полевой шпат и прочее. Моя мать называла все это хламом и часто грозилась выбросить. Однажды она чуть-чуть