Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

Правей заставы, метрах в трехстах, на каменном выступе стоял маяк. А влево за дальним мыском, который был виден только в хорошую погоду, находился поселок рыбацкого колхоза. До него в объезд, через сопки, было километров сорок.

* * *

Начали разматываться потихоньку дни. Каждое утро Иван просыпался с ощущением, что сегодня произойдет что-то особенное и значительное в его судьбе и это особенное даст новый толчок всей его жизни.

Но ничего особенного не происходило. Их с Исхаковым пока назначали только во внутренние наряды, и в этом Бойко чудилось какое-то обидное недоверие.

Одолевали физкультурой. Ладно, постучать в волейбол в свободное время, это — пожалуйста. Но опять, как в учебном отряде, выскакивать по утрам на зарядку и лезть на турник, кувыркаться, делать «подъем разгибом». Что у них тут, спортивная школа, что ли?

Занимался с ними старшина. Кроме Исхакова и Бойко, в строю обычно стояли другие первогодки — тот самый белобрысый смешливый Сысоев, что красил окна, могучий, заросший черными волосами грузин Гогуа, маленький юркий Зубенко. Было особенно обидно, когда старшина при них говорил:

— Вы же, Бойко, физически развиты хорошо. А реакция вялая. Делаете все лениво…

Бойко был самый высокий и подходил к турнику обычно первым.

— Лежебойко, — тихо ввернул Сысоев и сейчас же сделал невозмутимое лицо, словно сказал не он,

Но Иван услышал и почувствовал, что другие услышали тоже.

— Разговорчики, — сказал Дятлов, но по лицу его было видно, что он оценил остроту.

Или с полной выкладкой прыгали вниз с высокого камня. Гравий, он, конечно, пружинит. Но все-таки не солома — ноги гудят, а в лодыжках появляется колющая боль. А старшина знай командует:

— Быстрей, быстрей! Еще раз.

Бойко не выдержал, спросил угрюмо:

— Зачем это?

Старшина посмотрел на него внимательно, будто видел впервые:

— Если с вертолета высаживаться, то еще выше прыгать придется…

«Любимый ученик Суворова», — подумал Бойко и полез на камень, царапая подковами сапог его скользкие бока.

Даже ходить приходилось учиться заново. Раньше Иван не задумывался над этим. Ну, ходить и ходить. Дела…

Но во время пробного патрулирования с ним случился конфуз.

Дозорная тропа в одном месте пролегала по краю обрыва. Когда вступил на нее, придерживая автоматный ремень, камешек сорвался из-под ноги и полетел вниз. Невольно взглянул вправо, увидел зияющую пустоту и вдруг почувствовал, что боится сделать шаг. Закрыл глаза, стараясь прогнать внезапную тошноту, нашаривая левой рукой шероховатую поверхность скалы.

Шедший впереди Сысоев обернулся, крикнул: — Эй, чего встал?

— Сейчас, — хрипло отозвался Иван, — сапог вот…

Сжав зубы, медленно двинулся вперед, ставя ногу осторожно, как слепой. «Значит, боюсь, — обожгла мысль, — как же это?» Облегченно вздохнул, когда выбрался на широкую площадку, бегом догнал далеко ушедшего Сысоева.

Вечером в столовой Сысоев хитровато и дурашливо прищурился и вдруг сказал громко:

— Солдат Бойко, что ходишь так не бойко?

Иван растерянно посмотрел на него.

— Ты чего?

Сысоев, видя, что вокруг прислушиваются и ждут от него очередной шутки, пояснил:

— Ребята, вы не видели, как Ваня по скале ходит?

И он очень смешно показал, прикрыв глаза и осторожно нашаривая напряженно вытянутой ногой пол, как ходит Иван. За столом захохотали.

Бойко встал, чувствуя, как наливается кровью лицо. Сказал хрипло:

— За это можно и по шее схлопотать.

Сысоев побледнел слегка. Но дурашливая улыбка по-прежнему блуждала на губах, открывая розовые десна.

— Ты что, обиделся?

Могучий Гогуа встал между ними:

— Брек!

Иван с грохотом отодвинул табуретку, вышел, оставив недопитый чай. Уже во дворе его догнал Рашид, взял за рукав.

— Зачем сердишься, Ваня? Он же шутит.

— Пусть над своей бабушкой шутит…

Исхаков только покачал головой вслед.

Бойко шел, сжимая набрякшие кулаки, раздувая ноздри. «Такого на гражданке одной рукой согнуть можно. А здесь смеется, скоморох белобрысый». Но где-то в глубине души было ощущение своей неправоты и какого-то обидного бессилия. Что ж, дал повод для насмешки, сам виноват…

* * *

Может быть, эта неостывшая еще обида привела Бойко к новому конфликту. Дело произошло вскоре, дня через два.

Старшина приказал ему накосить сена для Марицы. Прицелился в него своим пристальным неулыбчивым взглядом и сказал:

— Будете косить сено для Марицы. Лучше всего за большим камнем по южному склону. С косой управляться умеете?

Бойко почудились ухмылки на лицах стоящих рядом солдат. Он покраснел, ответил, глядя под ноги:

— Я сюда ехал, между прочим, не корову обслуживать.

— А молочко пить захочется?

— Могу не пить, — угрюмо бросил Иван.

Бойко вызвали к начальнику заставы.

Тот поднял на него спокойные глаза.

— Вот что, Бойко, хочу вам кое-что объяснить. Погожих дней осталось от силы неделя. Не успеем накосить сена — будем зимой без молока. С подвозом у нас плохо, во многом мы на самообслуживании. Для вас исключения делать не будем. Ясно?

— Ясно, — сказал Бойко.

— Рад, что поняли. А за пререкания со старшим по званию — два наряда вне очереди.

…Косил сено в распадке, злобясь, широко размахивал косой. Трава пахла так же, как дома, на родине, покорно ложилась под ноги. Среди пней краснели ягоды шиповника. Скинул гимнастерку, повесил на куст. Ласково грело солнце, гул океана почти не доходил сюда.

На минуту закрыл глаза и внезапно вспомнил, как еще подростком ездил к тетке в Заволжье на сенокос. Вспомнил одуряющий, ни с чем не сравнимый запах сохнущего разнотравья, вечерний молочный туман над Волгой, колокольчики возвращающегося с пастбища стада, возбужденные голоса дружно и хорошо поработавших людей, ощущение счастливой праздничности, которое наполняло грудь.

Вспомнил и сейчас же почувствовал, как обидные, злые слезы выдавливаются из глаз. Утер кулаком, огляделся — никто не видел? Поднял сразу потяжелевшую косу. Да, не таким представлялось ему начало службы…

Сверху по тропинке какой-то солдат вел пастись Марицу на новое место. Марица шла неторопливо, важно, колыхая замшевое вымя, — понимала свое значение. Бойко вгляделся и узнал в солдате Исхакова.

Рашид подошел, сверкая своей застенчивой белозубой улыбкой. Ласково шлепнул Марицу по крутому боку, и та послушно отошла, стала щипать траву неподалеку, помахивая хвостом, так, на всякий случай — какие сейчас мухи?

Эх, ему бы характер Исхакова. Вот Рашид улыбается часто не потому, что хочет кого-то умилостивить или кого-то рассмешить, а потому, что эта улыбка сидит в нем самом. Как у него все просто, ровно — и по службе, и с товарищами.

Исхаков присел на корточки рядом, снял