Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

Анатолий Исаевич Милявский

Океанский пляж

Океанский пляж

Повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Всю ночь корабль швыряло на штормовой волне и он стонал, как живой.

Стонали переборки, жалобно скрипели какие-то тяги, тоненько вызванивали стаканы в металлических держателях. За иллюминатором пузырилась тяжелая зеленая волна, будто присасывалась к толстому стеклу.

Товарищи Бойко по воинской команде маялись в ящечных койках лицом вниз. Старший команды, лейтенант, тоже мучился потихоньку, бледное лицо с тонкими, словно приклеенными, усиками было страдальчески задрано к потолку, покрыто бисеринками пота.

Иван Бойко еще держался. Хватаясь за поручень, вылез на палубу, жадно глотнул резкого соленого воздуха. Вроде кто-то распахнул море вдоль и поперек. Муторно было глядеть на шипящую серую воду, бесконечно всхолмленную до самого горизонта, на покрытое серыми тучами злобное небо.

Палуба была пуста. Какой-то бородач в ватнике и ушанке пристроился за ветром возле накрытой брезентом шлюпки, курил в рукав.

Бойко подошел поближе, ухватился за железную распорку, чтобы не так чувствовать, как проваливается вниз и с одышкой взбирается снова вверх тяжелая железная коробка.

«Да, заехал», — невесело думал он.

Третьи сутки плыли на пароходе, и конца-краю не было этому океану. Да еще погода, будто с цепи сорвалась…

В учебном отряде после принятия присяги Бойко не покидало чувство приподнятой торжественности. Он — пограничник! Он принадлежит теперь к этому гордому и загадочному племени. Одним из первых сфотографировался в новой фуражке, ног под собой не чуял…

Но сейчас он чувствовал, как эта праздничность улетучивается, уступая место тревожному и немного тоскливому ожиданию.

Бородач возле шлюпки зашевелился, завел разговор, косясь на зеленую фуражку Ивана.

— Служить, значит, едете?

— Служить.

— Местечко вам тяжелое определили. От одного климата (так и произносил: климата) душу отдать можно. Зимой — пурга, летом — дождь, солнце за год раза два и увидишь, ветер такой, что в нужник идти — за веревку держаться нужно.

С норда показались сопки. Они возникали из моря одна за другой — такие же серые и неуютные, как море. А самая высокая, с голой, словно оплавленной, вершиной, напоминала огромный почерневший зуб.

— Вулкан, — сказал бородач. — Иногда плюется, гад. Природа здесь злобствует.

Помолчал, высморкался и добавил:

— Пойти собираться, что ли? Часика через три швартоваться будем.

* * *

Вездеход, воя, взбирался на глинистую кручу сопки мимо косолапых елей и уродливых, скрюченных берез с расщепленными согнутыми ветвями. Колючие кусты шиповника оплетали почерневшие обломанные стволы.

— Чего это они такие? — не выдержал Бойко, показывая на деревья.

Старшина с заставы равнодушно взглянул:

— Ветер.

«Однако, местечко», — Иван зябко поежился.

Из команды их ехало на заставу двое: он и Рашид Исхаков из Душанбе. Остальных распределили по другим точкам. В учебном отряде Бойко почти не замечал Исхакова. Застенчивый и неразговорчивый Рашид казался ему скучным. Но теперь он был единственным близким человеком, связывавшим его с материком, с прежней жизнью. Иван невольно придвигался поближе, старался почувствовать плечом его плечо.

В порту не дали отдохнуть — торопились добраться до места. Их еще мутило от корабельной качки, в глазах подымались и опадали водяные холмы, уходила из-под ног палуба. Теперь такая же качка была на земле. Вездеход переваливался с борта на борт, подпрыгивал на рытвинах и пнях, визжал тормозами. Они сидели, вцепившись в борта, отпихивая ногами какие-то мешки и ящики, которые погрузили на складе.

Старшина сидел напротив, цепко держался за скобу, ремешок зеленой фуражки спущен на подбородок, козырек надвинут на самые брови. Вроде дремал, глаза полузакрыты. Наверное, дорога эта ему уже осточертела. Что за человек этот старшина? Видно, служит не первый год. В порту представился: «Старшина Дятлов», спросил, как доехали. Усмехнулся уголком рта, увидев их бледные лица. Вступительных речей не произносил. Коротко ответил на вопросы: до заставы двадцать шесть километров, дорога неважная, на месте все узнают…

Вездеход полз и полз кверху, мотор завывал на пределе. Комья глины барабанили по кабине. Быстро темнело. Водитель включил фары. Теперь снопы света выхватывали из темноты то обросший мохом валун, то глинистый склон, то корявое русло высохшего ручья.

Но вот странный голубоватый свет забрезжил впереди, погас, затем вспыхнул снова. Машина взяла последний подъем и выехала на ровную площадку. Снова впереди ударил длинный сноп голубоватого света, и Бойко понял — прожектор. Проехали под какой-то аркой, и сразу впереди открылись огоньки домов. Вездеход остановился. Шаги по гравию, неясная фигура впереди. Старшина спрыгнул навстречу.

— Прибыло пополнение, товарищ капитан…

— Как доехали? — хрипловатый спокойный голос.

— Нормально.

— Медикаменты захватили?

— Взяли.

— Всем отдыхать.

— Есть.

Теперь, когда смолк мотор, новый звук властно возник в ночной тишине: внизу глухо шумел океанский накат…

* * *

Бойко проснулся оттого, что где-то рядом доносились знакомые гудки машин на Красной площади, Потом стали бить куранты. Он машинально начал считать — двенадцать раз. Зазвучал гимн. «Значит, еще ночь, можно спать», — решил он и открыл глаза. В окна лился яркий солнечный свет, пятнами лежал на недавно вымытом полу. Казарма была почти пуста. Только несколько коек было занято. На одной он увидел черноволосую голову Исхакова.

«Может быть, приснилось», — подумал он, вскакивая. Но вот после паузы из динамика послышалось:

— Московское время — ноль часов десять минут. Передаем скрипичный концерт…

— Ты не крути, он исправный, — раздался голос.

Иван обернулся. В дверях стоял высокий румяный парень в зеленой пограничной форме, с красной повязкой на рукаве. — Мы впереди Москвы на семь часов идем. — И строго возвысил голос: — Подъем!

…Застава стояла на самом океанском берегу, на пятачке, словно орлиное гнездо. Стометровые скалистые кручи обрывались вниз к белым клыкам ревущего прибоя. А сзади хаос разнокалиберных сопок, буреломов и чащоб, непролазных болот. И вдали, венчая все, высился знакомый силуэт огромного почерневшего зуба-вулкана.

Видимость отсюда была — никакой вышки не надо. На десятки километров открывался океанский простор, изрезанный волнами берег с торчащими из воды скалами. Все, что мимо плывет, — как на ладони.

Решив показать себя во всей красе, природа выложила из неприкосновенного запаса погожие деньки. Стих, как по команде, ветер. Чистое, чуть тронутое легкими перьями облаков, висело небо над ослепительно синим, ровно дышащим простором, над серыми, вылизанными дождями и штормами скалами, над зеленой одеждой дальних сопок, уже