Эхо черного леса - Владимир Павлович Беляев

Тут Загоруйко вопросительно посмотрел на полковника, как бы спрашивая его, рассказал ли начальник управления прокурору, что в банде Хмары действует под видом Дыра их работник. Даже многие ответственные сотрудники управления до поры до времени ничего не знали об этом. Сохранялось в строжайшей тайне и то, что подлинный Дыр в тюрьме.

— Ну пойдемте, посмотрим на этого ходока! — предложил прокурор. Взяв с собой дело Дыра, он пошел к двери кабинета. Загоруйко двинулся за ними на некотором отдалении.

Он впервые видел прокурора республики так близко и разговаривал с ним. До этого ему удалось только однажды слушать прокурора, когда он выступал государственным обвинителем на открытом процессе над убийцей писателя Ярослава Галана

Зал Дворца железнодорожников во Львове в этот пасмурный октябрьский день заполнили сотни трудящихся города. Приехали сюда и колхозники из районов области. Все собравшиеся с нескрываемым чувством отвращения рассматривали убийцу Михаила Стахура, тщедушного на первый взгляд молодого человека с явными признаками дегенерации на лице. И каждый из сидящих в зале думал: как осмелился этот слизняк обрушить на голову писателя-трибуна, прекрасного сына Украины освященный националистами топор? Все поражались цинизму, с каким убийца рассказывал о преступлениях, совершенных им раньше, но особенно потрясло всех его признание, что «если бы ему приказали националисты, то и свою собственную мать он убил бы также». Потому-то последние слова заключительной речи прокурора: «Бешеных собак надо уничтожать!» — были встречены тогда бурными, продолжительными аплодисментами.

Вместе с тем, несмотря на очевидную, вынужденную жестокость этих слов, Загоруйко хорошо знал от многих коллег, которые сталкивались с прокурором, что он умеет быть мягким, доброжелательным при определении судьбы людей заблудших, обманутых националистами.

И вот сейчас Загоруйко, шагая за прокурором, загадывал, как он поведет себя с этим закоренелым бандитом, который дерзил и запирался даже под градом совершенно явных улик.

…Когда два конвоира ввели Дыра в следственную камеру, где обычно допрашивали особо важных преступников, прокурор кивнул ему, чтобы тот сел, а сам раскрыл следственное дело и принялся отыскивать нужную ему страницу.

Дыр исподлобья смотрел на этого светловолосого человека в странном, никогда не виданном им мундире с серебряными погонами.

— Ну как, Ломага? — поднимая на бандита проницательные зеленоватые глаза, спокойно, каким-то домашним тоном спросил прокурор. — Есть какие-либо жалобы? Как вам сидится?

— А чого ж! — ухмыльнулся Дыр. — Ничего! Кормят, пока не бьют. Плохо только, что ночью на прогулку выводят. Солнца не бачу.

— Таким, как вы, подследственным, прогулка днем не положена! — ввернул полковник, но прокурор поднял палец, подавая знак, чтобы не мешали ему.

— Тюрьма есть тюрьма в любой стране. Она не санаторий. Особенно для людей, которые смолоду стали на путь бандитизма, — сказал прокурор.

— Мы не бандиты! — тряхнув головой, сказал Ломага. — Это враги называют нас бандитами. Мы бандитизм отвергаем. Мы — повстанцы.

— Вы бандитизм отвергаете? Скажите, Ломага, вы Донцова когда-нибудь читали?

— А как же! — Ответил Дыр. — И когда обучение проходил, и позже. То розумна людына, наш главный теоретик.

— Ах, читали! А знаете ли вы, что этот хваленый Донцов, которого вы почитаете, как бога, опубликовал в своем журнале «Литературно-научный вестник» еще в 1924 году? Извольте: «При определенных условиях и бандитизм может стать средством порядка. Надо только суметь этот бандитизм упорядочить, снабдить его руководящей идеей, координировать его хаотические усилия». Что вы скажете по поводу такого назидания вашего духовного батька?

— Когда то было! — протянул Дыр. — За царя Гороха!

— А за царя Гитлера кому вы поклоны отбивали, кресты в его честь ставили? Сожженные дотла села на Волыни, сотни тысяч убитых стариков, женщин, детей, убийство ученых во Львове вашим легионом «Нахтигаль»? Это все тоже «за царя Гороха»?

— Я того не бачив…

— А що вы бачили 27 марта 1947 года? — вставая и глядя в упор на сидящего Дыра, спросил прокурор.

— Когда, когда? — дрогнувшим голосом спросил Дыр.

— На шоссе из Балигрода в Яблонку. Вы были в сотне Гриня?

— Ну… був…

— Так вот — кого вы убили на том шоссе?

— Та то… пусте… — протянул Дыр. — Ехал какой-то польский генерал с солдатами. Ну мы их и обстреляли из засады.

— Вы стреляли? — спросил прокурор.

— Я сам не стрелял… Я патроны подавал.

— Как это было, расскажите?

— Ну, мы лежали в засаде на холмах, что поднимались над шоссе. Бачимо, едет колонна военных, так человек пятьдесят. Наш сотенный Гринь подпустил колонну метров на двести, а потом приказал открыть огонь… Ну, те сразу остановились. Генерал выскочил из «виллиса», стал что-то приказывать. Солдаты его рассыпались в тиральерку, начали стрелять в нас. Но им было невыгодно…

Рукопожатие кровавого палача Гиммлера — вот «достойная награда» изменникам родины — украинским националистам из дивизии СС «Галиция». Он благодарит их за верную службу фашистской Германии (дело происходит близ города Нойгаммер в 1943 году. Рядом с Гиммлером командир дивизии генерал Фрейтаг).

Мы-то наверху, а они под нами. Видим, генерал схватился рукой за живот. Ага, думаем, попали! К нему подбежали офицеры, уговаривают его укрыться, а он не слушает их, командует… Потом еще один меткий выстрел. Он как рухнул на землю, так больше и не поднялся…

— Сколько длился бой? — спросил прокурор.

— Часа два.

— Вам известно, кем был этот генерал?

— Та кто его знает, — прикинулся наивным Дыр. — Говорят, какая-то большая птица. Но вам-то что до этого?.. Он же поляк!

— Этот поляк вместе с русскими рабочими Зимний дворец штурмовал! — неожиданно для Загоруйко и полковника, повышая голос, взорвался прокурор. — Этот верный сын польского народа, варшавский металлист, когда надо было помогать испанской революции, уехал в Испанию и командовал там интернациональной дивизией. Его знали как генерала Вальтера. И между прочим, под его командой сражался там с фашистами украинский батальон имени Тараса Шевченко, почти весь составленный из революционеров-галичан. Их путь был путем всего украинского народа. И такого человека вы убили… «Повстанцы»… Бандиты вы с большой дороги, а не повстанцы. Служите тому, кто вам больше заплатит. Сколько горя и страданий принесли вы людям!

— Я не убивал того… Сверчевского, — проронил Дыр. — Я только патроны подавал.

— Ага, Сверчевского! — бросил прокурор. — Сперва «большая птица», а теперь и его фамилию вспомнили! — И, обращаясь к полковнику, сказал: — Эти его показания надо тщательно оформить и потом послать польским товарищам. После суда. Вы понимаете?

Полковник кивнул головой.

КРАВЧУК НАРУШАЕТ МАРШРУТ

От вокзала Яремче, там, где перекликаются, разрывая сонную тишину ночи, маленькие паровозики узкоколейки, осторожно, стараясь держаться поближе к заборам, двигался человек с чемоданчиком. То и дело озирался, как бы