Под стук копыт - Владимир Романович Козин

— Лучше по шоссе, — отозвался Метелин. Он уже сидел в машине. — На шоссе можно развить скорость.

— Слушаю, Михаил Павлович, — с почтительностью сказал шофер.

Жена шофера подошла к Кулагину и взглянула на него искоса.

— Долго вы не спите, — прошептал Кулагин и полез в машину.

— Работы много! — ответила женщина и тихо засмеялась.

— Ну, иди спать, — сердито сказал шофер.

Машина вышла со двора, осветила сухой арык и подняла за собой пыль.

Кулагин забыл пустыню, пампасы, куланов. Им овладело нетерпение встречи, и все, что ожидало его впереди, казалось удивительным и прекрасным: жена, книги, чай с молоком, чистая постель. Ему надоели лунные пейзажи соленых озер, величие закатов, — скорее к газетам и книгам, к женским рукам, в уют домашнего вечера.

Тени холмов падали на шоссе. Метелин, покачиваясь, молчал в углу машины.

"Мною, что ли, недоволен? — подумал Кулагин. — Молчит и молчит, ну и черт с ним! Я свое дело сделал".

— Прибавь, Вася! — сказал Метелин, наклонившись к шоферу.

Машина неслась по топям; крупный гравий, подскакивая, бил ее в кузов. Холмы раздвинулись, и небо, полное звезд, растянулось над долиной, обрисованной тополями.

— У вас никогда не было детей? — спросил вдруг Метелин.

— Была дочь, умерла… вместе с матерью.

— Больше не было?

— Нет.

Машина свернула в долину, в пыль совхозной дороги, и подпрыгнула на мостике. Залаяли собаки, шофер затормозил у темного домика за деревьями.

— Вы меня извините, Андрей Петрович, — сказал Метелин, — жена вам расскажет… Мойтесь, читайте письма. Все забрали? Завтра потолкуем.

— Зашли бы?

— Ну зачем я вам буду мешать? — сердито ответил Метелин и сел за руль.

Кулагин ударил в калитку. В окне вспыхнул свет.

— Я поведу машину, Вася, следи за тормозами.

— Иду! — раздался на дворе женский радостный голос.

Машина завернула и унеслась. У ворот стал слышен арык.

— Поедем по долине, — сказал Метелин шоферу, — жена тебя подождет.

— Пожалуйста, Михаил Павлович, только здесь дорога не очень.

Метелин не ответил. Соленый ручей блуждал по долине; шофер, склонившись рядом с директором, не отрывал от дороги усталых глаз. Холмы сдвигались, становились темней и прохладней. Машина налетела на камень, ее подбросило, шофер затормозил и взглянул на Метелина.

— Не видно было в пыли, — сказал Метелин. — Садись за руль, давай к конному двору.

Дежурный конюх был удивлен, но быстро оседлал директорского жеребца. Это был зверь вороной масти, страшного роста, резвости и силы. На него никто не отваживался садиться, даже Кулагин. Метелин надвинул плотнее кепку, подтянул повод, жеребец под ним взметнулся и исчез в пыли, в светлой ночи.

— Беспокоен стал Михаил Павлович, — слазал конюх.

— Горюет, — отозвался шофер.

Они покурили и поговорили о детях.

— У меня их пять, — сказал шофер, — старший на инженера учится, да вот мать умерла, молодую взял.

— У меня трое, и все девчонки!

Вокруг совхоза стояли холмогорья, покрытые выгоревшей травой. Холмы, небо в звездах и теплый запах земли. Ночь летела Метелину в лицо, жеребец, храпя, шел в гору. Метелин чувствовал под собой его огромное, могучее в движениях тело. Он осадил коня на вершине; конь ударил копытом, прислушался и стал.

За холмами лежала пустыня, из пустыни дул ветер. Метелин стоял на стременах под звездами, и ему казалось, он очень высоко, один в таком просторе, что становилось нестерпимо. Далеко внизу были рассеяны огни совхоза — вон у конного двора, у конторы, а тот, самый дальний, чуть подмигивает. Наверно, Кулагин отдыхает после пустыни с молодой женой.

Конь заходил под Метелиным, просясь с вершины куда-нибудь, все равно куда. Метелину тоже было все равно. Он пустил коня.

За холмами стояла ночь; конь мчался вкось по холму, споткнулся в суслиной норе, и если бы Метелин не был кавалеристом, он вылетел бы из седла метра на три вперед. На подтянутом поводе он спустился в узкую долину: ее сильно теснили холмогорья. Метелин крупной рысью поехал по дну долины, подымаясь вверх, к фисташковым зарослям, и за поворотом увидел огонь.

Над огнем поднялась тень, белый пес выкатился из ночи под ноги коню; долина запахла овцой.

Конь бил задом, стараясь попасть в пса. Метелин подъехал к костру. Высокий, пронзительный голос закричал на собаку.

От костра отделился старик и взял копя за повод. Конь переступал передними ногами и косил глазом на костер. Пламя костра розовым светом разливалось по его шее и бокам. Старик робким голосом сказал Метелину привет и прикоснулся рукой к стремени.

— Что ты делаешь здесь, старик? — спросил Метелин и огляделся.

Камыш стоял темной степой, к высокой крыше овчарни клонились звезды, в стороне сочилась вода.

— Я пастух, начальник, овцы спят, а моя старая голова не спит.

Метелину показалось, что старик вдруг стал еще старее, плечи его опустились, высокая папаха задрожала.

— Ты здесь один?

— Один. Слезай, чай есть.

— Чаю я выпью, — сказал Метелин и слез с седла. Конь, осторожно ступая, ушел за стариком.

Чай был крепкий и горячий. Метелин вытянул ноги на кошме и смотрел, как отблески костра замирают в темноте. Старик тихо возился с костром и раскладывал вокруг кумгана сухие веточки. Ночь молчала. Пес лежал в стороне от кошмы и смотрел на одиноких людей.

— Старик, — сказал Метелин, взглянув на согнутую спину и дырявый халат, — тебе, наверно, трудно ходить за овцами, скучно одному?

Пастух повернулся, лицо его чуть тронула улыбка, и в обманчивом свете костра Метелину показалось, что лицо старика совсем не старое.

— Овцам некуда торопиться… Хочешь, я сыграю, начальник, чтобы тебе не было скучно?

Он отодвинулся на край кошмы, и через минуту Метелин услышал простые и жалкие звуки пастушьей дудки.

Камыш стоял стеной, и одна метелка чуть покачивалась высоко в небе, окруженная звездами; костер потухал, конь за овчарней стукнул копытом. Старик играл что-то тихое и неспокойное; дудка его вздыхала; по лицу Метелина покатилась слеза; он стал торопливо пить холодный чай.

Старик перестал играть.

— Двадцать лет не плакал, — проговорил Метелин, — вот, отец, какие дела! Спасибо за дудку, не играй больше. У меня сынишка умер, Васька, три года было мальчишке.

— И у меня сыновья умирали, — сказал старик еле слышно, — пять сыновей умерло.

— Детей больше нет? Никого не осталось?

— Человеку нельзя без детей.

— Как же ты?

— Новых сделал, три сына растут.

— А пятеро, значит, погибли?

Старик рассказал Метелину о своих сыновьях. Один погиб от женщины, один от коня, один от своего ума, один от голода.

— Одного я убил сам, — спокойно сказал старик и вздохнул.

Метелин осмотрел старика с головы до ног: он был маленький и тощий.

С