Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

Капуцин чуть-чуть пожал плечами:

– Из ваших красноречивых слов я заключаю прежде всего то, что патер Вилин остался глух к вашим словам, а затем…

– А затем, – горячо перебила она его, – что я всею моею душой жажду, чтобы великая воля Того, Кто хочет дать свободу миллионам своего народа, не могла быть извращена Вилиными и компанией!..

Если б она могла заглянуть в этот миг под маску своего собеседника, она прочла бы то сочувственное выражение, которое горячность ее слов вызывала на его лице. Но он не хотел почему-то высказать ей это сочувствие; он счел нужным, напротив, насмешливо вздохнуть и проговорить с комическим эмфазом:

– О, Шиллер, где ты!

Она вздрогнула, словно под душем ледяной воды.

– Отчего «Шиллер»? – недоумело пролепетала она.

– Я помню в его Дон-Карлосе, в этом же роде, говорит маркиз Поза королю. Хотя я не Филипп Испанский, и вам не угрожает тот трагический конец…

– Что же, – не дала она ему договорить, вздрагивая от возбуждения, уносившего все ее существо, – я готова всегда ответить за свои убеждения… Куда хотите: в монастырь, в ссылку!..

Она услышала новый смех его под маской:

– Еще бы! Я не сомневаюсь, чта это доставило бы вам большое удовольствие.

Она теперь почти с ужасом обернула к нему голову:

– Это что же значит?

– Есть натуры, для которых мученичество – приятнее конфет. А вы, кажется, весьма из этих натур. Середки нет в вашем воображении, не правда ли: власть, влияние, или ссылка, заточение?

– Влияние, – повторила она как бы машинально, высоко дыша грудью, – да, для блага, для счастия людей… человечества…

– О, какие громкие слова… и какая самонадеянность, княжна! – как бы подчеркнул капуцин.

– Вы меня узнали!.. – смущенно пробормотала желтая роза.

– Я вас знаю, – отвечал он не сейчас, – и мне вас жаль.

– Я не прошу жалости, – пылко воскликнула она на эти слова.

И тут же, считая нужным говорить «более прилично»:

– Чем могла я возбудить в вас это чувство? – спросила она мягче.

Чем-то необычайно участливым, добрым зазвучало для нее в его ответе:

– Вы губите напрасно свою молодость, мне кажется… да и не кажется только – я уверен! Мы живем далеко друг от друга, но я могу верно сказать вам, что происходит с вами. Вы томитесь, алчете, ищете… Чего? Вы, в сущности, сами этого не знаете. Вы чувствуете только в беспокойной душе своей какой-то задор, муку по чему-то неженскому, ненормальному в женщине. Ваша жизнь не удовлетворяет вас… Она вас никогда не удовлетворяла, не правда ли?

– Да, – растерянно ответила она.

Боже мой, кто же с нею говорит, как может знать он ее так?.. И голос его теперь, как будто не тот, что в первые минуты их разговора… Но чей же, чей же это голос?!

– A знаете почему? – продолжал незнакомец. – Потому что вы исключительно живете умом… Посмотрите (они подошли теперь к одной из дверей танцевальной залы): вот пред вами блестящий праздник, музыка, огни, вихрь танца… Я знаю, что вы мне скажете, – быстро примолвил он, предваряя ее возражение: – vanité des vanités2, ярмарка тщеславия. Ну да, я знаю, кругом знаю, – весело молвил он, – но все же за этим есть и другое. Вот вам лица ваших сверстниц; посмотрите, как они горят, как блещут их глаза, – ведь этого не подделаешь, – они искренно веселятся, их в этом вальсе уносит теперь лучшее, что имеется у них: их молодость, их вера в будущее и та крупинка поэзии, которая есть в каждой душе и à ses heures3 сказывает себя ей… A вы, княжна, отдавались ли вы когда-нибудь этому уносящему часу молодости? На этом сверкающем бале вы одни, точно старый статс-секретарь, заняты государственными соображениями и забываете из-за них все и вся…

– Себя не переделаешь, – мрачно промолвила она.

– Положим… но исправить себя всегда можно…

– На что?

– На то, что правильно, возможно, осуществимо… Прежде всего, будьте тем, чем Бог вас сделал, – женщиною, – произнес он с какою-то особенною ласковостью в голосе.

– Безличностью, то есть? – презрительно уронила она на это с губ.

Он поглядел на нее избока.

– A можно просить вас сказать откровенно: чего вы достигли до сих пор своею неженственностью? Вот вы сейчас говорили с графом Вилиным, со мною… у вас, вероятно, до этого было немало деловых разговоров и со многими другими лицами… Остались ли вы довольны ими и полагаете ли вообще, что ревность ваша о благе «человечества» может привести вас к чему-нибудь серьезному?

Она не ответила: он затронул самую больную струну ее… Нет, ничего она не достигла до сих пор, ничем не удовлетворила того, что скребло в глубине души ее и подвигало ее на всю эту ее суетливую и бесплодную деятельность!..

– A что хуже всего, – беспощадно говорил далее капуцин, – что вы все-таки для других остаетесь женщиной и что они в массе могут судить о вас только под этим углом зрения… То, о чем вы так горячо говорили мне сейчас, например… я вам говорил, – я вас знаю, знаю, из какого чистого источника шли ваши слова… Но другой на моем месте не мог ли почесть их за игру, за приманку, за которою скрываются иные, личные мотивы прямо женского характера?..

Он почувствовал, как мгновенно под его локтем лихорадочно вздрогнула ее рука. Но вся гордость ее натуры пробудилась вместе с этим чувством невольного, как бы бессознательного стыда.

– Если бы такие мотивы существовали у меня, я их не скрывала бы, – произнесла она звенящим какою-то вызывающею отвагой голосом, – a пока я говорю другое, никто не имеет права подозревать меня в них!.. Вы позволите мне вас оставить? – домолвила она, принимая свою руку, кивнула и быстро прошла в бальную залу.

«Ничего, – сказал себе мысленно приезжий, глядя ей вслед, – предварить ее не мешало: ей здесь добром не кончить… A натура интересная, бесспорно»… И он задумался.

Кто-то притронулся к его плечу. Он обернулся…

– Что, довольно с тебя червонного короля? – спрашивал его шепотом граф Пердро.

– Совершенно довольно; можешь взять его себе обратно.

– Давай, давай! – молвил с живостью тот. – Я подойду с ним сейчас к Линютину и озадачу его. 4-«Lappétit vient en mangeant, – скажу ему, – mais pour vouloir trop manger du русское дворянство il vous viendra la pépie»[51]. Hein il est joli le mot-4?

Товарищ его расхохотался невольно