Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

Он сосчитал: «Раз… два…» и уже на бегу выкрикнул: — «Три!» Я побежал. Ведь отлично знал, что обгоню, старый дурак. Но мне вдруг приспичило выиграть. И вообще, не следует скрывать от ребенка, что на соревнованиях может победить кто-то другой: сам же меня на смех поднимет, да еще будет думать, что в впрямь победил, совсем заважничает. Шагов через семь я вырвался вперед и, пробежав еще несколько метров, остановился. Он поравнялся со мной, обогнал и, задыхаясь, проговорил:

— Ты чего стоишь?

— А что?

— Еще неизвестно, кто бы победил. Надо до конца бежать.

— До какого конца?

— Ну, до конца. Если бы мы сразу побежали, я бы тебя обогнал.

— Когда это сразу?

— С самого начала, а ты сжулил — сказал, пусть грузовик проедет.

— А что бы подумал шофер, если бы увидел, как какой-то старый болван гоняет по шоссе наперегонки с хилым мальчишкой?

— А нам какое дело! Ну подумал бы, что старый болван носится наперегонки с хилым мальчишкой, соревнуется, ну и что?

— Грубиян!

— Кто, шофер?

— И нахал к тому же.

— Я же мамочку обгоняю.

— Подумаешь, чемпион! Я твою мамочку тоже обгоняю. Я даже свою маму обгоняю. А тебя и подавно.

— А кто чемпион на двести метров?

— Я.

— Ну ты даешь, пап!

— Говорю тебе, я.

— Трепло!

— Это еще что такое?

— Ну правда, кто?

— Сказал же — я.

— Не заливай! Слыхал: врун и в аду наплел, что дрова сырые.

— Это ты про того трепача, который рядом со мной идет?

Он поднял с обочины камешек и швырнул его в пустыню. Потом еще один. И сказал:

— Я хочу стать чемпионом, папа. Ты-то не чемпион, а я хочу быть чемпионом.

И бросил еще один камешек.

Вдоль шоссе до самой чайханы, стоявшей на краю деревни, тянулась вереница деревьев. У входа по обеим сторонам дороги выстроились грузовики. Я стал спрашивать насчет ремонтной мастерской, оказалось, что здесь такой вовсе нет. Мне посоветовали обратиться к водителям грузовиков, что сидели в чайхане. Пока мы шли к двери, к нам то и дело приставали нищие. В комнате какой-то шофер ел яичницу, запивая ее кислым молоком. Выяснилось, что ему по пути и он может нам помочь. Он только попросил подождать, пока соберется, а потом уж подбросит до машины и все сделает. Он спросил, есть ли у нас какие-нибудь инструменты. У меня был только домкрат.

— Да нет, чтобы камеру заклеить.

— Ничего нет.

— Ладно, у меня свои.

Сев за столик, мы спросили хозяина, что у него есть. Была курица, мясо с рисом, яйца и кислое молоко. Я повернулся к сыну:

— Курицу?

— И еще пепси.

— Две порции курицы и пепси-колу. И не забудь лук принести, — заказал я и снова взглянул на сына. — В дороге лук — самая полезная штука. Я в твои годы, когда ехал куда-нибудь, обязательно ел в дороге лук.

Внезапно послышался грохот барабана. Монотонные, частые и резкие звуки столь же неожиданно оборвались на самой высокой ноте, сменившись всхлипываниями карная[71], а потом раздались вновь. Сын соскочил со стула, бросился к дверям и выглянул на улицу. Обернувшись, он возбужденно замахал рукой, показывая, чтобы я тоже вышел. Я посмотрел на него — он подпрыгивал от нетерпения. Потом кинулся назад к столу и, остановившись на полпути, крикнул:

— Скорей, пап! Там какой-то дядька щеки раздувает, вот так. И в дудку, ну в трубу такую, дует, слышишь, пап! Дудит и дудит.

Рассказывая, он вовсю размахивал руками и надувал щеки. Не договорив, рванулся обратно к двери, крикнул оттуда: «Папа!», жестом позвал: «Скорей!» и уставился во двор. Потом снова пробежал несколько шагов в мою сторону.

— Пап, ну пойдем! Там один сидит на земле и бьет в барабан. А барабан у него под мышкой. Прямо рукой колотит.

Оборвав себя на полуслове, он снова занял наблюдательный пост у двери и оттуда позвал меня:

— Скорее, пап, ну давай же!

Я наблюдал, как мальчуган подпрыгивает и переминается с ноги на ногу от нетерпения. Подошел хозяин чайханы, протер клеенку, переставил с соседнего стола солонку с красной пластмассовой крышкой и ушел. Бил барабан, ему вторил карнай.

Сын опять подбежал ко мне и потянул за руку, приговаривая:

— Вставай, идем!

— Я лучше посижу.

Он, оглядываясь на дверь, повторял:

— Вставай, вставай, этот дядька там уже раздевается.

Потом снова помчался к двери, выглянул наружу и опять — ко мне.

— Зачем он?

— А обезьянка у них есть? — спросил я.

— Обезьянка? Какая еще обезьянка? Я же говорю: там дядька раздевается.

— Да он только по пояс будет голый.

— Вставай, пошли, ну!

— Знаешь, старина, я столько раз это видел. Насмотрелся.

Его уже и след простыл. Хозяин принес тарелку с луком и зеленью, и другую — с хлебом, стакан воды, в котором звякали ложки и вилки, и расставил все это на столе.

Вернулся сын и спросил:

— А что они будут делать?

— Что-что. Представление показывать, — нехотя буркнул я. — Садись-ка за стол.

— Пусть здесь показывают, — умоляюще прошептал он.

— С какой стати?

— Давай скажем, чтоб сюда пришли.

— Они к нам не нанимались. И потом, разве хозяин разрешит?

— Как так не разрешит? — растерянно спросил мальчик. — Я хочу посмотреть. А обедать не хочу. Пойдем.

Он взял меня за руку и потянул за собой. Я вышел на улицу.

Барабанщик сидел на складном стульчике, трубач стоял неподалеку, а обнаженный по пояс мужчина расстилал на земле между ними ковер. Свой скарб они оставили в тени у пересохшего ручья на той стороне шоссе. Расстелив ковер, мужчина вприпрыжку подбежал к ящику, около которого сидел барабанщик, достал несколько железных дисков и металлический стержень и разложил на ковре. Железные диски он клал по два, один на другой.

— Это что они делают? — спросил сын.

— Ты же сам видишь.

— А потом что будет?

— Представление.

— Какое представление?

— Ну, обыкновенное представление. Будут разные номера показывать.

Из дисков и стержня мужчина соорудил штангу. Потом он вернулся к ящику, вынул из него шесты и пружину и отнес все это к краю ковра. Он на цыпочках бегал за каждым предметом, высоко поднимая колени и поигрывая обнаженными мускулами.

— Хочешь, попросим хозяина принести обед сюда? — повернулся я к сыну.

— А это можно? Конечно! — обрадовался он. — Обязательно попросим.

Я подошел к хозяину и попросил накрыть нам во дворе. Мы уселись за старый, позеленевший металлический стол. Рядом на деревянном табурете стоял кувшин с водой. Подбежали нищие ребятишки. Я дал им несколько монеток, и они ушли. Трубач, надувая щеки, выводил бесконечную мелодию. Барабанщик сидел неподвижно, будто врос в землю. У