Встретимся в музее - Энн Янгсон

жителей городища Уорхэм Хилл Форт подчинялись одному вождю. Это был богатый мужчина из общины, которому присягала группа воинов. Он владел достаточным количеством земли, чтобы кормить себя и свою семью и содержать работников, необходимых для продуктивного хозяйствования. Существовала иерархия, в которой самую нижнюю ступень занимали рабочие, они же крестьяне. Они могли быть рабами, но даже тот, кто номинально назывался свободным, не имел иного способа обеспечить себя пропитанием и кровом, кроме трудного служения вождю. Его хижина отличалась большими размерами, в ней имелась дополнительная комната или открытая веранда. Вождь владел более изящными вещами и предметами одежды. Даже после смерти к нему относились иначе, чем к другим членам общины. Его кремировали и хоронили прах в аккуратно выкопанной могиле – в урне или затейливо украшенном сосуде, а вместе с прахом в могилу складывали ценные или полезные в загробной жизни предметы, как будто после смерти его ожидало перерождение и новая жизнь. К праху бедняков относились с меньшим почтением, хотя в их могилах тоже обнаруживались красивые или полезные вещицы, за исключением разве что могил самых нищих.

Жители городища подчинялись вождю в земных делах, но их духовными проводниками были друиды, которые учили людей вере в жизнь после смерти. Именно поэтому так важно было оставить возле себя нечто материальное, что помогло бы человеческой душе перейти на следующий уровень жизни, каким бы он ни был.

Найти археологические свидетельства жизни женщин в этом типе общества оказалось трудно. Однако после Римского завоевания Британии у нас в распоряжении появились письменные источники. О племенах, проживавших в тех районах, которые римляне завоевали в первую очередь, Цезарь пишет, что жены там принадлежали целой группе из десяти или даже двенадцати мужчин в одной семье, поэтому братья, отец или сыновья мужчины, взявшего женщину в дом, тоже могли «пользоваться» ею, как своей женой. При этом все ее дети считались детьми ее законного мужа, вне зависимости от того, кто был их настоящим отцом. По свидетельству Цезаря, мужья имели право распоряжаться жизнью своих жен. Но не будем забывать, что к племени иценов принадлежала знаменитая Боудикка, и именно она возглавила антиримское восстание, так что женщины в Уорхэм Кемпе, возможно, не были так уж покорны своим мужьям.

Боюсь, я утомил Вас большим количеством деталей, которые не способен передать в хоть сколько-нибудь интересной форме. Так что на этом остановлюсь. Однако отмечу последнее насчет Вашей поездки. В Дании невозможно представить себе ситуацию, при которой одна женщина, увидев другую, сидящую в одиночестве на траве, заговорила бы с ней. Мне кажется, любой датчанин или датчанка подумали бы, что Вы сидите в одиночестве, потому что сами так захотели, и отнеслись бы к этому решению с уважением. Возможно, этой женщине, Марион, следовало бы удержаться от нарушения Ваших личных границ, и, возможно, Вы сами надеялись, что она так и поступит, но я очень рад, что Марион стала частью Вашего рассказа. Без этой встречи история была бы неполной, а Ваше путешествие – не таким важным.

Спасибо за то, что поделились этой историей со мной.

Андерс

Бери-Сент-Эдмундс

20 апреля

Дорогой Андерс,

как жаль, что я не получила от Вас такого письма до поездки в Уорхэм Кемп. Вы правы: находясь там, я хотела в первую очередь понять и почувствовать, как жили эти люди, каким находили свое существование там и тогда. Марион рассказывала скорее про артефакты, которые они оставили после себя, но не о том, как они жили. Вы же поделились со мной подробностями, и теперь я могу ярче представить жизнь тех людей. Даже если описать жизнь конкретного человека из железного века невозможно, я могу вообразить, что видела, слышала и какие запахи ощущала женщина, когда она, скажем, стояла в дверях дома, высматривая, все ли в порядке с ее мужем и детьми. Я рисую в воображении стадо быков, которых гонят в поле с тяжелыми плугами за спиной. Сквозь пелену времени я вижу грязь, которую месят ноги людей и копыта быков. Слышу перекличку мужчин и мычание рогатого скота, слышу грохот и жужжание машин, с помощью которых община производит все, что ей нужно (ткани, посуду). Могу представить себе голоса детей. Вы не упоминаете игрушки, но наверняка в те времена уже существовали детские игры и предметы, сделанные для них? Я так и вижу, как женщина моргает и щурится, выходя на свет из полумрака хижины, и не могу не ощущать ее волнение, когда она оглядывается и прислушивается, опасаясь неожиданностей. Должно быть, она вдыхает запах дыма и продуктов жизнедеятельности животных и людей.

Я представляла себе эту женщину, выходя из дома в то утро, когда получила Ваше письмо. День был пасмурный, облака сгустились за сараем, и хотя дождь еще не начался, на улице уже стало темнее, чем дома. Я вышла во двор, как и каждое утро, чтобы дать корм курам. Может быть, это делала и та женщина. Вы не упоминаете домашнюю птицу, возможно, ее следы не сохранились или породы птиц, годных в пищу, в то время еще не вывели. Не знаю точно, что держала в руках моя женщина из железного века, но я лично несла корм в старом пластмассовом ведерке, в котором когда-то продавался крысиный яд. Что бы ни было у нее в руке, наверняка можно сказать одно: этот предмет точно не был сделан из пластмассы и не использовался прежде для эффективного уничтожения грызунов. Предполагаю, что именно грызунов она видела перед собой, стоя в дверях и глядя во двор, и скорее всего принимала их как нечто неизбежное. Наш задний дворик забетонирован, и поскольку Эдвард очень аккуратный фермер, там всегда чисто. Я слышала рев заведенного квадроцикла. Это наш сын Тэм, который живет в домике в паре сотен метров от фермы, отправился проверить овец на пастбище. Через открытую дверь за моей спиной доносились звуки радио. Несмотря на то, что Тэм живет совсем рядом и у него двое маленьких детей, их я не слышу. В этом смысле жизнь женщины из железного века была богаче моей. Однако, наблюдая за внуками, я с удовольствием делаю вывод, что каждый день жизни для них – это приключение, в то время как в железном веке, осмелюсь предположить, каждый день жизни ребенка матери и бабушки считали битвой, в которой они одержали победу. Я чувствовала запах жимолости, растущей за стенами сада, и не столь приятные ароматы из тележки с навозом, приготовленной для удобрения полей.

Должно быть, я простояла с ведерком