Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

— Матушка пусть тоже рядом встанет, — сказала Тамара. — Ты нас вдвоем сними.

Старуха, сидевшая на земле, держась за край ступеньки, вздохнула:

— Да что ты, милая. Кому нужна моя фотография. Пусть тебя одну снимут.

Привратник принес табуретку и поставил ее на плоский камень под окном. Тамара села на табуретку. Фотограф подошел и переставил табуретку. Тамара снова уселась. Фотограф встал за камерой, согнулся и сунул голову в черный рукав. Потом он поднял руку вверх, показывая, чтобы Тамара не шевелилась. Неожиданно Тамара громко рассмеялась и крикнула:

— А это еще кто такие? Откуда они взялись?

Потом испуганно вскочила с табуретки. Фотограф вынырнул из черного рукава и обернулся. Мадам, Панджак, Момейли и привратник тоже обернулись. Вокруг на стенах сидели на корточках оборванные, чумазые и растрепанные дандильцы и во все глаза следили за тем, что происходит во дворе Мадам.

5

Вечером Панджак и Момейли отправились в дом к Биби, чтобы поговорить с Асадоллой. Асадолла лежал у жаровни и смешил рассказами стариков и старух, живших у Биби. Увидев Панджака и Момейли, он приподнялся.

— Какими судьбами? Уж не разыскиваете ли вы смиреннейшего из смиренных?

— Пришли с тобой поговорить, — сказал Панджак.

— В чем дело?

— Фотография готова.

Асадолла уселся поудобнее и весело потребовал:

— А ну дайте посмотреть!

Момейли открыл черный конверт, вынул из него фотографию Тамары и передал Асадолле. Сидевшие на корточках старики и старухи зашевелились и потянулись поближе к Асадолле. Биби с другого конца комнаты попросила:

— Когда посмотрите, дайте я тоже взгляну.

Причмокивая от удовольствия, Асадолла сказал:

— Надо же! Это что, и вправду ее карточка?

— А чего ж врать-то? — обиделся Момейли. — Ты разве фотографа не видел?

Асадолла сорвал с себя шапку, хлопнул ею о колено и снова водрузил на голову.

— Да она даже покрасивее иностранок, ей-богу! Вы только поглядите!

— Ты б ее живую увидел, не то бы еще сказал, — хвастливо заявил Панджак. — У нее такие глаза и брови — с ума сойти можно!

Асадолла, передавая фотографию Азиз-Хатун, со вздохом заметил:

— Жалко, что такую девушку в Дандиль затащили. Ей бы только захотеть, ее бы любой солидный человек замуж взял.

— Ты что же — хочешь нас куска хлеба лишить? — спросил Панджак.

— Это когда я у кого хлеб отбивал? — возмутился Асадолла. — Я просто девчонку хвалю.

— Ну и молодец, — сказал Панджак. — А мы с Момейли пришли к тебе, чтобы ты нас повел к тем американцам, про которых в прошлый раз говорил.

— Я что, я — пожалуйста! Только вы запомните: этот американец не чета нашим местным голодранцам. Чтобы его сюда зазвать, потратиться придется.

— Об этом не нам с тобой говорить. Мадам наверняка за труды тебе заплатит.

— Я не про себя. Я про американца. Их брат не то что мы. Они не нищие, не голодные. У них завсегда денег куры не клюют. Они их тратят, не считая, за все платят, только бы им приятно было. Но главное что? Главное — чтобы, когда он сюда придет, все здесь было, как ему нравится. А потому скупиться не следует. Вы сами подумайте, этот американец — всего-навсего старшина, а получает в три раза больше, чем наш начальник полиции. Ты зайди в гарнизон, посмотри, как он живет, — глазам своим не поверишь. Там все эти здоровые лбы перед ним навытяжку стоят. Ну вот, а теперь представьте себе, что такой большой человек пожелает к нам в Дандиль наведаться… Да ты понимаешь, как потом в Дандиле дела в гору пойдут? Вы же все будете как сыр в масле кататься. Но вот только как его сюда пригласишь, а? Грязь-то здесь какая!.. Думаешь, можно его сюда вечером привести, в темноте? Нет, они к такому не привычные. У них в стране что днем, что ночью — одинаково. Даже наоборот — ночью светлее, чем днем, во! Я фотографию ихнего города видел. Дома все стеклянные, а улицы блестят, что хрусталь!.. И банки… ну прямо банк к банку лепится, и в каждом денег полным-полно. Они не то что мы, нищие. У каждого своя машина, а девки ихние, шлюхи которые, по четыре-пять часов в день в парикмахерских просиживают, марафет наводят. И вот такого-то человека вы собираетесь в Дандиль привести?! Что ж, у нас, как ни говори, тоже своя гордость есть. Нужно будет весь этот мусор и грязь собрать, подмести все, прибрать как следует, чтобы вонь наша ему в нос не шибала. Вазы с цветами кое-где поставить придется, чтобы он сердцем помягчал. А канаву, что посреди улицы, досками перекрыть надо, чтоб американцу не пришлось прыгать со стенки Аймамочки, а оттуда задами до Мадаминого дома добираться. Семь-восемь фонарей повесить, чтобы парень видел, что у него под ногами. Это же все не трудно, можно устроить. А кроме того, у них еще привычка есть: когда они женщину берут, то с ней и ужинают, и спиртное пьют. Так что придется Мадам подумать и об ужине приличном, и о заграничной выпивке.

— Постой, дорогой, — прервал его Момейли, — сколько ж он заплатит, что мы ради этого в лепешку расшибаться должны?

— Что до денег, тут уж ты не беспокойся. Главное — уважить его, ублажить. Если не сумеете уважить, сами увидите — повернется он и уйдет, а мне же еще и отдуваться придется.

— А как его уважить-то? — спросил Момейли.

— Угощение мы приготовим, девушка у нас — красотка, первый сорт. Чего ему еще надо? — подхватил Панджак.

Панджак, за ним Биби и Азиз-Хатун, а потом и сидевшие вокруг старики и старухи засмеялись.

— Я не шучу, Панджак, — сказал Асадолла. — Ты это запомни. Вот сейчас ты тут смеешься мне в лицо, а я терплю. Но не дай тебе бог при нем засмеяться! И другим скажи, чтобы воли себе не давали.

— А если я засмеюсь при нем, что будет? — спросил Момейли.

— Что будет? — переспросил Асадолла. — Да если он обозлится, он весь Дандиль подожжет! Ты что, иностранцев не знаешь?

— Ох ты ж, господи! — выдохнул Панджак. — Слушай, Момейли, на черта нам с тобой этот иностранный благодетель сдался!

— Как знаете, — сказал Асадолла. — Я ведь не настаиваю. Одно скажу: никто другой так, как этот парень, сорить деньгами здесь не будет… Вы, значит, не хотите один-единственный вечер на пользу делу употребить? Чудаки вы, честное слово!

— Эх, милый, какое такое дело? О чем это ты говоришь? — рассердился Момейли. — Мы ведь не где-нибудь живем, а в Дандиле. Какие тут дела? Здесь у всех только одно дело — кусок хлеба раздобыть, чтобы в животе не урчало да чтоб сил хватило собственные кости с места