Астра - Сидар Бауэрс

насколько я помнила, деревья могут валиться только по весне, когда вода в речке прибывает, течение ее ускоряется и становится бурным. Продолжая идти, я от удивления не сводила глаз с этого не то полена, не то колоды. Она была черная, мокрая, нижняя ее часть оставалась погруженной в воду.

Рэймонд часто говорил мне, что собирается построить мост на другую сторону речки. Раз или два он даже пытался, но у него для этого не было ни сил, ни опыта, ни возможностей. От его потуг осталось только несколько сгнивших и почерневших свай на берегу рядом с изгородью. Река достигала около шестидесяти футов в ширину, а посредине, в самых глубоких ее местах, течение было сильным круглый год. Еще когда я была подростком и мне казалось, что я самая храбрая, переплывать через речку мне даже в голову не приходило. И когда коряга, на которую я смотрела, стала двигаться, мои походные ботинки так отяжелели, будто их вдруг наполнили свинцом. Я остановилась как вкопанная.

Мой голос, отразившись от ясной воды с рыжеватокирпичным оттенком, прозвучал слабо и хрипло:

– Рэймонд, это ты?

Теперь, стоя ровно напротив того места на другом берегу, я отчетливо увидела, что это он, а вовсе никакое не бревно. Верхняя часть тела, промокшего до нитки, приникла к земле, ноги все еще находились в воде. Он что, свалился в реку? Или решил поплавать? И вообще, как ему удалось перебраться на другой берег?

Беспомощная, я смотрела, как он медленно выбирается из воды. В конце концов ему удалось сесть, поджав под себя ноги и обхватив натруженными руками колени; у него зуб на зуб не попадал от холода или от страха.

– Рэймонд! – крикнула я снова, но никакой реакции не последовало.

Может быть, он не слышал меня из-за шума реки, но, скорее всего, забыл, как его зовут. Недавно он перестал отзываться на свое имя, тем более – как мне казалось – когда звала его я. Со времени моего приезда он вообще меня не узнавал. Вот уже несколько недель он едва смотрел в мою сторону, обходил меня так же плавно и медленно, как вода огибает большой камень: на течении его дня я не вызывала даже слабой ряби. Когда он уходил из своей хижины и копошился в саду, я заходила, чтобы прибрать и простирнуть его исподнее и постель, оставляла ему на столе еду, потом возвращалась забрать посуду, а когда темнело, заглядывала в мутное стекло окна, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Такие вот дела.

Имел ли он представление о том, что я с ним рядом? Его когда-нибудь вообще это интересовало?

На какое-то мгновение мне представилось, что я могу перебраться к нему на другую сторону реки, что могу оставить джинсы и свитер на берегу, что у меня перехватывает дыхание и все внутри сжимается, когда я ныряю в ледяную воду; мне представилось, с каким трудом тащу его за собой, борясь с течением реки, и тут случается беда. Посреди реки, держа друг друга за руки, мы уходим под воду, тонем, река затягивает нас вниз, к темному дну.

Меня передернуло.

Нет. Мне даже касаться его не хотелось.

Я убежала прочь с этого места.

* * *

У Джастина есть небольшая надувная лодка «Зодиак» для рыбной ловли. Я шла по тропинке вровень с ним, а он плыл на лодке вверх по реке, туда, где остался Рэймонд. Как ни странно, я была спокойна. Когда Джастин вытаскивал нос лодки на берег там, где сидел Рэймонд, со мной все было в порядке. Когда Джастин накидывал ему на плечи одеяло, со мной все было в порядке. Когда Рэймонд изо всех сил его ударил, я лишь слегка напряглась, но это быстро прошло. Ведь Рэймонду, что ни говори, уже под девяносто. Когда Джастин встал, взглянул через реку в мою сторону и подал мне сигнал, о котором мы договорились: спуская лодку на воду, одной рукой коснулся уха, – я взяла телефон, причем руки мои не дрожали, как часто бывает. Пока я говорила с диспетчером, разум мой, словно стремясь меня успокоить, витал в облаках. Я пыталась сообразить, какой нынче день недели, понять, где находится Хьюго и рады ли мои внуки возвращению в школу. Надо бы им ближе к вечеру позвонить, решила я. Потом, снова взглянув на Джастина, я подумала, как лучше его отблагодарить за хлопоты – подарить бутылку вина или угостить пирогом? И чуть не рассмеялась, представив себе, что могли бы подумать люди, увидев меня сейчас или узнав, о чем я думаю. Почему, интересно, я с ума не сходила от беспокойства? Почему не выла воем от отчаяния? Почему вела себя так, как будто смотрю кино?

Потому что это Рэймонд, подумала я, отвечая себе самой на эти вопросы.

– Он всегда мне вроде как нравился, – сказал Джастин, когда мы ехали за машиной скорой помощи в его малюсенькой двухместной электрической легковушке.

– Он всем нравится. Никогда в жизни ни о ком не беспокоился, никогда ни за что не отвечал, почему бы ему не быть обаятельным? – сказала я, обратив внимание на несколько дюймов, отделявших его плечо от моего и вспоминая о силе его тела, когда он работал веслами. Хотя больше меня волновало, что впереди ехал Рэймонд, принявший успокоительное и связанный, а за ним следили незнакомцы в масках.

– Когда я свой сад разбивал, он частенько ко мне захаживал, – продолжал Джастин, не отрывая глаз от дороги и сохраняя неизменную дистанцию до бампера скорой помощи.

Я улыбнулась.

– Советы тебе давал, я так понимаю?

Он хмыкнул.

– Да. И очень мне этим помогал. Вырос-то я в городе, поэтому любому совету радовался.

Все руки Джастина от ногтей до коротких рукавов футболки покрывали татуировки. Голова была обрита наголо, густая, почти седая борода спадала на грудь. Я здесь поспрашивала людей и вот что пока выяснила: он приехал сюда лет пять назад после выхода на пенсию, приехал со своей подружкой, но та вскоре захворала. В молодости они были музыкантами, познакомились в одном ансамбле – она была солисткой, как некоторые говорили, особой замкнутой и недружелюбной, а он зарабатывал на жизнь строительством террас, веранд, гаражей и небольших сарайчиков. Никто не мог сказать, были у них дети или нет (я сама не решалась его спросить и ничего не рассказывала ему о Хьюго), и большинство считали, что после ее кончины он не отказался бы снова завести семью, но оставался холостяком. Вот так на тот момент