Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

С этими словами старик разворачивает газету «Тюёмиес».

Жесткие волосы Анстэна торчат ежиком, лицо изрезано глубокими морщинами. В такой ответственный момент, когда старик взялся за газеты, его нельзя тревожить, но Фингерус все же решается и заводит разговор:

— Не растолкуешь ли ты мне, Анстэн, кто такие гуманисты, о которых ты давеча говорил? А идеалисты тогда что такое?

Старик откладывает газету в сторону и не спеша раскуривает спою трубку. При этом он поверх очков поглядывает на присутствующих.

— Идеалисты, говоришь? — с некоторым недоверием в голосе переспрашивает он наконец.

— Они, кажется, немного того, свихнувшись? — вставляет Эйкка, оттирая тряпкой с рук смазочное масло.

— Идеалисты, значит... Они прямая противоположность материалистам.... Это сторонники поповской морали.

— Ну, а кто же такие материалисты?

— A-а, это те самые, которые хотят все поровну разделить. Я про них что-то такое слыхал... — Кярияйнен делает вид, что он тоже в курсе дела.

Анстэн уже победно улыбается, предвкушая радость, в глазах его светятся хитрые искорки. Морщинки на лбу и лукавый прищур глаз выдают его внутреннее торжество. Он начинает с достоинством объяснять.

— Ну и серый же вы народ, ребята. Все эти ваши рассуждения, они как... вонючие буржуазные помои.

И Анстэн с жаром говорит о политэкономии, об учении Маркса и Энгельса. В разговоре он упоминает Каутского с Бернштейном.

— А вот с ними я что-то незнаком. На котором берегу реки Ауры они живут? — с серьезным видом вдруг спрашивает Фингерус.

— Много чести тебе будет с ними знакомиться, — сердится Анстэн. Он не любит, когда в таких важных вопросах дурачатся и каламбурят. — Это не простачки из Турку. Мне они тоже лично незнакомы, но я читал их книги. Нас вот теперь много взялось за оружие, поди, около ста тысяч, а знаний у всех маловато.

Анстэн высказывает эти прописные книжные истины неторопливо, словно клубок разматывает. Он сидит, положив ногу на ногу, на коленях — газета, на ней огрубевшие руки. Ботинок у Анстэна рваный, но это не мешает ему горделиво помахивать ногой.

Пулемет уже давно вычищен и собран. Ребята расселись на полу перед плитой и серьезно, с любопытством слушают Анстэна. Лица их ярко озарены пламенем.

— Неужели нас, красногвардейцев, так много? — удивляется Фингерус.

— Так говорят, — подтверждает старик. — У нас есть вера, есть решительность, а вот марксистским духом мы не пропитались. Да и дисциплинка хромает.

— В словах Анстэна много верного, — говорит Аки, уставившись на огонь. — Тут все, как в спорте. Если ты не занимался борьбой, то незачем и на ковер вылезать. Одной силы мало, коли привычки нет. Схватит тебя соперник да как тряхнет, только искры из глаз. Так и в нашем деле. Я, например, целиком поддерживаю Анстэна.

Ману с удивлением наблюдает за красногвардейцами из Турку. Ближе других Ману подружился с Тойво.

Отец часто рассказывал Ману о городских. Говорил, что им легче бороться, потому что они все вместе, на крупных заводах и стройках. Не то что торппари. Тут каждый думает о своем доме, о своем клочке земли, мечтая хоть когда-нибудь стать хозяином.

«Да, это правда, — раздумывает Ману. — Вот и соседский Вихтори скоро станет самостоятельным хозяином». Ходят слухи, что он уже договорился с владельцами усадьбы. Потому-то в последнее время его и не видели на собраниях торппарей. Видать, он сумел заиметь свою торппу в одиночку. Об этом однажды с упреком сказал ему старик Вяхяторппа, хотя Вихтори в общем-то неплохой человек.

Парней же из Турку ничуть не мучила их собственная бедность. Напротив, иной раз они просто хвастались этим и, по мнению Ману, даже слишком. При случае они всегда старались подчеркнуть, что, мол, мы, рабочие, не то, что вы, торппари. Вы только и требуете: подавай вам землю да освободи от отработок. Первое (время Ману казалось, что они говорили совершенно серьезно. Потом он понял, что это просто безобидная шутка. Парни из Турку нравились Ману все больше и больше, и теперь он уже нередко и сам весело ухмылялся при их болтовне.

Часто по вечерам Тойво рассказывал о книгах. Перед самой отправкой на фронт он прочитал одну интересную книгу про гонения на христиан во времена Римской империи. Книга называлась «Борьба за Рим». В пей повествовалось о каких-то готах, отправившихся покорять Рим, великий город. С тех пор как эти дикие готы, пытались покорить Рим, прошло уже более двух тысячелетий...

Тойво описывал Ману готских королей и военачальников. У них были какие-то смешные имена. Запоминались они хорошо, хотя Ману и слышал их впервые: Теодомир, Теодорик, Аларик, Аталарик, Амаласунда, Витигес, Тотилас и наконец Тейя. Он был последним королем и полководцем готов в походе на Рим. Молодой красивый Тейя сражался смело и храбро, был всегда впереди и погиб как воин в горном ущелье, куда готы были загнаны противником. Им пришлось сдаться на милость победителя, и победители разрешили им уйти восвояси. Уходя в свои края, воины-готы высоко на руках несли труп Тейи...

Тойво охотно рассказывает, а красногвардейцы сидят на полу у плиты. Ману слушает, обхватив руками колени. Руки у него большие, обветренные. На нем красный свитер, который застегивается на пуговицы. Но теперь ворот расстегнут, у плиты и без того жарко.

Затем Тойво начинает пересказывать другую книгу, которую он тоже только недавно кончил, — о героической борьбе буров против англичан. Про эту войну слыхал, видать, и Анстэн, раз он поправляет иногда Тойво, а то и дополняет его рассказ.

— Да нет же, в ней именно так говорится о битвах за Трансвааль, — пытается доказать Тойво.

— А я тебе толкую, как все на самом деле было, — настаивает на своем старик. — Это английский империализм хотел подавить независимых буров. И в конце концов он своего добился.

Ману удивленно, с уважением смотрит на старика, для которого вся история за многие тысячелетия яснее ясного, как на ладони. Он употребляет и какие-то странные слова, которых Ману никогда раньше не слыхал.

II

Старик Анстэн уставал больше других. После похода или боя он забирался куда-нибудь в угол и тут же засыпал. Он не вставал даже есть, хотя его всегда будили. Поэтому утром первым бывал на ногах и гремел посудой, ища что-нибудь перекусить. Потом он выходил на улицу разведать погоду.

Несмотря на усталость, Анстэн в любой