#Издержки изоляции, или Лето 2020, которого не было - Ирина Борисовна Оганова

только ленивый при встрече не поздравлял и не интересовался, когда свадьбу играть будут, тем самым напоминая ему о том, о чём он хоть временно старался забыть. «И откуда все прознали?» – удивлялся Ильяс, правда, удивляться было нечему – Махачкала не Москва, многие друг друга знают, сплетни мгновенно разлетаются. Не обошлось и без помощи Мадины: рассказала всем, кому можно. Кого встретит, тут же радостную весть несёт:

– Сын наконец жениться надумал! Ахмеда с Умой знаете? Ну те, что давно в Ростов переехали. Вот на их дочери Джамиле! Редкая красавица и умница, достойная пара моему сыну.

Дни выдались холодные, давно в Махачкале таких холодов не стояло. Ильяс только и знал, что дорогу в универ и назад домой. Несколько раз Гаджи звонил, звал прогуляться, в кафе посидеть – считай, без пяти минут родственники. Ильяс вежливо отказывался, ссылаясь на занятость. Не хотел он сближаться с братом Джамили: вину свою перед ним чувствовал, что не решил вопрос в одном месте, уже на другое претендует. По-мужски Гаджи его понял бы, как брат невесты – никогда, и думать об этом нечего.

Очень скучал по Марии, звонил ей чаще обычного.

– Ильясик! Ну какой ты смешной! Два часа назад спрашивал, как дела, и опять спрашиваешь. Что же за два часа измениться могло?!

– Понимаю, что глупо, – оправдывался Ильяс. – Не буду больше спрашивать, как дела. Буду спрашивать: как поживаешь? Всё ли по-старому?

Ему нравилось её смешить, нравился её смех, такой же на слух простуженный, как и голос.

– У тебя по виду тоненький голосок должен быть, как у мышки, а ты как скажешь что-нибудь или засмеёшься – хоть стой, хоть падай.

– Мне мой голос нравится! – обижалась Мария.

– И мне очень нравится!

– Почему тогда подкалываешь?

– Потому что люблю, – смеялся Ильяс.

Ему нестерпимо не хватало тактильных ощущений от прикосновения к её бледной нежной коже, её больших серых испуганных глаз, рук, губ, дыхания рядом. Красота Джамили, настолько яркая и очевидная, оттого и обычная, раздражала Ильяса, и Мария в его глазах превращалась в совершенство.

В Петербурге после крещенских морозов, которых толком и не было, наступила оттепель. Серая промозглая сырость и ледяной северный ветер гнали горожан с улиц и площадей, только Марию вновь и вновь тянуло на Дворцовый мост черпать, как многие говорят, творческое вдохновение, в которое она, впрочем, давно не верила. Для неё это было чем-то другим, сродни пению души. Только иногда душа молчала, а то вдруг, исстрадавшись, щедро выплёскивала всё наружу. Именно в этот момент зарождалась магия, магия каждого выстраданного слова, каждой точки, когда неожиданно складывается надрывная песня – до мурашек, до боли, до самых слёз.

– Так, глядишь, ещё одну книгу выпустим! – радовалась Светлана Александровна. Ей было приятно, что многие в университете знают Марию и называют поэтом, добавляя при этом определение – «талантливый». Именно поэт, а не поэтесса, и она частенько с затаённой гордостью иронизировала по этому поводу: «Моя дочь, в отличие от великой Ахматовой, не чурается называться поэтессой и считает, что до поэта, увы, ещё не доросла».

После поездки на дачу к Сергею Павловичу Светлана Александровна ещё неделю пребывала в настроении и упоминала его по-свойски, не иначе как Серёженька. Он даже несколько раз приезжал к ним домой в гости. Потом Мария заметила, что разговоров о нём становилось всё меньше и мама после долгого перерыва в общении впервые позвонила Эллочке, справиться, как её дела. Они, правда, не ссорились, просто ушли друг от друга в обоюдный отпуск, но Элла, несомненно, была обижена, только на что конкретно, не знала, поэтому была рада – или изображала радость – неожиданному маминому звонку.

– Мам, а почему Сергея Павловича не слышно? – решилась спросить Мария.

Светлана Александровна удивлённо вскинула глаза.

– По-видимому, занят своими делами, как и я, впрочем.

– Вы что, повздорили?

– Да господь с тобой! Мы уже слишком взрослые люди, чтобы ссориться по пустякам. – В её голосе звучала трудно скрываемая горечь, и стали глубже складочки у рта.

– Что не так?

– Ничего, ровным счётом ничего!

– Так не бывает, мам!

– Значит, бывает… У него весь загородный дом в фотографиях супруги!

– Он вроде вдовец. И какое отношение её фотографии имеют к тебе?!

– Никакого! Но мне неловко! Мне не по себе! Это кощунственно! Этот дом принадлежал им! Они там были счастливы!

Светлана Александровна нарочито ставила ударения на последнее слово каждого отрывистого предложения, и это усугубляло драматизм, который она создавала вокруг себя.

– Мам, то, что у нас не стоят папины фотографии по всему дому, ещё не указывает на то, что здесь все были несчастны!

– Ты не понимаешь, Маша! – истерила Светлана Александровна, не хотела униматься, наоборот, всё больше и больше распалялась.

– Так вы что, из-за этого порвали отношения?

– Мы ничего не рвали, мы просто перестали в один день общаться.

– Это как? – Мария смотрела на мать непонимающими глазами и не могла взять в толк, о чём она.

– Мы даже не объяснились… – театрально изрекла Светлана Александровна и примолкла.

– Я уверена, ты всё преувеличиваешь, и не удивлюсь, методично, как ты умеешь, трепала ему нервы.

– Я-я-я-я-я?! Это неправда! – твёрдо заявила Светлана Александровна и, по обыкновению, когда ей нечего было сказать, отправилась высиживать в свою комнату, ровно столько, сколько требуется, чтобы успокоиться и найти себе оправдание.

Прецедент был объективно создан только ею, Сергей вёл себя как подобает, терпеливо и с пониманием. Это она противилась любому проявлению его внимания, ища во всём подвох. Почему-то сразу, как попала к нему в дом, решила, что он несчастный вдовец, который никак не может смириться с утратой, хотя прошло много лет. После поездки в Лисий Нос она ещё какое-то время продержалась, но вскоре её безудержно понесло и, когда он пригласил на этот раз посетить его городскую квартиру, ответила резким отказом. Ей было не вспомнить, что она ему наговорила, только что-то не очень тактичное и совсем несправедливое.

«Одной гораздо легче! Не надо ни под кого подстраиваться и ни с кем считаться! Что сама хочу, то и ворочу!» В подобных доводах утешения она не нашла, назвала себя старой дурой и величественно вышла из своей комнаты, всем видом показывая, что тема исчерпана и, если Мария не против, с удовольствием выпьет с ней чаю.

«Интересно, у всех крыша едет в этом возрасте или выборочно? Я думала, для мамы давно закрыта мужская тема. Ан нет! Глядя на Эллу, например, можно предположить, что подобная тема неисчерпаема и женское в женщине неистребимо. Но чтобы мама?! Всегда сдержанная,