#Издержки изоляции, или Лето 2020, которого не было - Ирина Борисовна Оганова
#Издержки изоляции, или Лето 2020, которого не было читать книгу онлайн
Ирина Оганова – писатель, автор бестселлеров «Иллюзия счастья и любви», «Мы никогда не знаем», «Часы без циферблата, или Полный энцефарект» и «Падение в неизбежность».
Две новеллы о любви, выборе и трудном пути к самому себе, пленяющие свежестью повествования и глубиной чувств.
Новый вирус врывается в жизнь героев и останавливает привычный круговорот дел и событий. Но проблема это или возможность переосмыслить свою жизнь? Оказавшимся в непростых обстоятельствах героям предстоит сделать выбор между долгом и чувством, узнать себя, измениться и выдержать испытания, уготованные судьбой. Будет ли у этих пронзительных историй счастливый финал?
– Всегда со мной! Мне так спокойней, словно ты рядом. По-моему, ты перестала писать стихи… Пропало вдохновение? Я виноват?
– Что ты! Наоборот! Сегодня обязательно напишу. Оно уже несколько дней вертится в голове, на языке, в сердце… Сегодня точно!
– Пришлёшь?
– Лучше прочитаю, когда ты в следующий раз приедешь…
– Всё! Забились!
Маша грустно улыбнулась.
– Так у меня говорят старшеклассники…
– Все так говорят!
– Я не говорю…
– Потому что ты училка! – засмеялся Ильяс и потёр пятерней свою больную голову, которая до сих пор неприятно трещала. Когда за Ильясом закрылись двери, она не пошла смотреть в окно, как он садится в машину и отъезжает от дома. Не смогла. Начала убирать в гостиной после вчерашнего Нового года. Невыносимо раздражала ёлка, и она дёрнула за штепсель, чтобы скорее прекратить свистопляску разноцветных фонариков. Но ёлочные игрушки зловеще лыбились и на столе слишком печально выглядели сгоревшие серебряные свечи, оставив после себя лишь лепёшки воска с подтёками да чёрные обуглившиеся фитильки.
За окном всё падал и падал снег. Такие снегопады трудно было припомнить. «Вдруг отменят рейс и он вернётся?» – промелькнула надежда, и она начала ждать. Вскоре позвонил Ильяс и сообщил, что рейс задерживается на час ввиду непогоды. Маша держала кулачки, с усердием умоляла все высшие силы, но через час самолёт всё-таки взлетел, оставив её без права на чудо. Когда квартира была окончательно убрана и исчезли последние следы их праздника и Ильяса, ей захотелось выть от тоски.
Она оделась и выскочила на улицу. Снег всё валил и валил сплошной белой стеной под недовольное ворчание прохожих. Красиво, но как же непрактично! Это тем, кто живёт за городом, – раздолье, а в городе – сплошное мучение!
Мария и сама злилась на снег. Вот повалил бы чуть раньше, и Ильяс бы точно вернулся из-за задержки рейса на неопределённое время! По Невскому проспекту всё шли и шли прохожие, шли парами или весёлыми компаниями, и ей казалось, что только она одна-одинёшенька бредёт на встречу со своим одиночеством, которое извелось в ожидании её души и тела.
На Дворцовом мосту она остановилась, схватилась за чугунную ограду, наклонилась и посмотрела вниз. Неву сковали льды, но даже через толщу льда Мария слышала, как в глубине бьётся сердце реки. Сюда она любила приходить, особенно летом, смотреть на её величественное течение, растворяться в её тёмных водах. И сочинять, сочинять… Здесь писалось особенно легко и непринуждённо, мир замирал, она не слышала ни шума проезжающих машин, ни обрывистые фразы снующих по мосту людей. Это было её место силы, оттого она и назвала свою последнюю книгу «Ноктюрн над Невой».
У моего одиночества белый цвет:
Оно не запятнано другими цветами.
Ему уже много-премного лет,
Чуть больше, чем мне… говоря между нами.
Оно музыкально и литературно!
Критично порою, порою беспечно!
И если откажет кому, то культурно!
И если поверит кому, то навечно!
Моё одиночество соткано грустью;
Порою мне снится, как мы разбежались!
Но утром мы вместе, оно не отпустит —
Моё одиночество скупо на жалость…
В самолёте Петербург—Махачкала не было ни одного свободного места, как, впрочем, и всегда, когда Ильяс летел домой. Миграция дагестанцев – процесс бесконечный, они то уезжают из родных мест, то вновь возвращаются, кто погостить, а кто и навсегда, вконец разочаровавшись в устройстве крупных российских городов. На родине легче, а на чужбине многим приходится выживать, браться за любую работу, независимо от образования и опыта. Чужаки, одним словом, своими становятся единицы – ментальность разная. Особо трудно приходилось пацанам из небольших пригорных селений Дагестана, где старинные устои крепче. Порой кулаки в ход пускают, честь свою отстаивают, не терпят унижения. На Кавказе за что героем посчитают, в России накажут, ещё и на скамью подсудимых посадят. У них дома в основном судят по совести – в России по закону и чужаков в первую очередь.
Ильясу по закону легче жилось, но веру и обычаи хранил, как мог. Он и на дагестанца похож не был. Часто спрашивали: «Армянин?» Глазами на них смахивал, большими и грустными. Только когда смеялся безудержно, в них загорались горячие искорки и вмиг улетучивалась печаль. Если армянин смеётся, глаза теплее становятся, но грусть как была, так никуда и не исчезает и, говорят, с генами передаётся. Мама спорила, что Ильяс копия своего деда, её отца, и подобные сравнения неуместны. Расул часто подкалывал Мадину: значит, у деда армянская кровь есть, только он этот секрет всю жизнь скрывает, ещё и обижается, если кто намекнёт.
На выходе из аэропорта ждал Расул, тепло обнял сына, забрал дорожную сумку из рук и бережно уложил в багажник.
– Мать с утра бегает по квартире: «Ильясик приезжает! Ильясик приезжает!» Как ты при такой заботе маменькиным сынком не вырос и от мамкиной юбки отлепился?!
– Сам удивляюсь, отец! Так и ты тоже у неё на коротком поводке бегаешь. Шучу, не таращи глаза! Ты у нас гордый орёл! Всему голова! – засмеялся Ильяс.
– То-то же! Вот обещай, что слово в слово при матери повторишь!
– Обещаю! – ещё пуще рассмеялся Ильяс.
– Завтра, мать говорит, идём в дом Ахмеда слово брать.
– Да, отец…
– А что так обречённо, словно тебя, как барана, на убой тащат?
– Устал с дороги.
– Что тут уставать?! Каких-то три часа лёту будет!
– Можно подумать, ты так часто летаешь!
– Часто не часто, но летаю!
«Сейчас ещё и мать вступит в хор пререканий. Вот они у меня поспорить любят. И каждый свою линию гнёт».
Мадина стояла на ветру, как всегда, куталась в вязаный жилет, поджидая своего Ильясика. Ильяс и не сомневался, что увидит знакомую фигурку у подъезда.
– Иди обними мать. Извелась вконец. Осунулась, похудела… Я, грешным делом, подумал, не больна ли. Вроде нет, видишь, как живчик бегает взад-вперёд.
Не успели войти – мама на кухню курзешки в кипящую воду бросать. Стол накрыт, словно сто лет не виделись, еды полно, толпу накормить можно.
– Что так много всего, мам?
– Праздник у меня, Ильяс. Завтра идём слово брать! Знаешь, что мне Ума сказала? Джамиля ещё в детстве в тебя влюблена была, недавно ей
