Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Накипавшая в груди злость прорвалась наружу, и Юкка вспылил...

— Ну, я пойду, пожалуй, — сказал Юкка, понизив голос и заканчивая напрасный спор. — Мы устроимся где-нибудь у станции или расселимся по домам.

— Да, да, идите, — крикнул Карьялайнен. Он тоже говорил уже более сдержанно.

Ялонену и самому было неловко за свою горячность. «Но что же будет дальше, — думал он, — если наши командиры дальше своего носа не видят. Даже Карьялайнен, командующий фронтом! Столько времени толковали про несчастные телефоны и санки...» Хотя Юкка и сам не одобрял того, что без спросу взяли чужие санки, сейчас он был готов оправдать даже этот поступок.

Войдя в помещение станции, он сразу заметил что-то неладное. Его красногвардейцы стояли в глубоком молчании, подавленные. Юкка взглянул на товарищей и тихо сказал:

— Что случилось?

В ответ кто-то молча показал глазами та скамейку. Там лежал труп. На нем были одни кальсоны. Первое, что бросилось Юкке в глаза, это большие, бескровные, синие ступни покойника. Все лицо было в запекшихся кровавых ссадинах, подбородок вздернут вверх, рот открыт.

Самым ужасным была грудь. На нее было страшно взглянуть — впалая, худая, ни кровинки... В груди торчал большой ржавый гвоздь. Юкка подошел поближе: на груди был прибит профсоюзный билет. Не в одной сотне таких книжек он поставил свою подпись, делая отметку об уплате членских взносов.

— Кто это?

— Его нашли на озере, у проруби, — тихо ответил Анстэн. — Наверное, собирались утопить.

Местные жители признали в покойнике председателя профсоюзной организации деревни Вилппула.

— Этот товарищ сполна уплатил свой взнос... И отметка в билете сделана, — с болью и горечью проговорил Анстэн.

— Ну и звери, ну и звери... Ой, господи... — причитала рядом какая-то полная женщина. Она с трудом сдерживала плач, на глазах ее блестели слезы.

Ялонен оглядел своих людей. Мрачно и молчаливо они стояли вдоль стен. Карпакко стиснул зубы. Кярияйнен и Фингерус стояли необычно серьезные, словно окаменев на месте. Ману смотрел кругом так, будто спрашивал: да правда ли все это? У Кавандера лицо сделалось почти серым, глаза часто мигали, а щека нервно дергалась. А потом он вдруг уставился в одну точку тупым, холодным взглядом.

Постояв так некоторое время, Кавандер круто повернулся и выбежал на улицу. Юкка вышел следом за ним и увидел, как Эмели остановился во дворе и помотал головой, словно желая что-то выкинуть из нее. «Пусть успокоится», — подумал Юкка и вернулся в помещение.

Аукусти Карпакко все еще стоял возле трупа и, почти не отрываясь, глядел на торчащий в груди ржавый гвоздь и окровавленный членский билет. Время от времени он поднимал глаза, оглядывая своих товарищей. В душе его нарастал суровый, жестокий гнев.

— Этого мы не позабудем, — поклялся Аукусти, и слова его прозвучали как приговор.

Понемногу все стали расходиться на ночлег. Перед домом, куда Ялонен с Карпакко направлялись переночевать, они ненадолго остановились, продолжая разговор, который шел на довольно высоких нотах:

— Нет, пусть и лахтари дрожат от страха. Будем мстить. Око за око, кровь за кровь, как говорится.

— Так-то оно так. И все-таки... Нам же давным-давно известно, на что буржуи способны. А ты это только теперь понял и разбушевался.

— Ничего я не разбушевался, — упрямо спорил Карпакко, — но разве ты сам не видел, как это подействовало на людей? Кавандера так всего даже передернуло.

— Все это пройдет, — успокаивал Юкка. — Мне сначала тоже нехорошо старю... Живым в их лапы нельзя попадаться, а с мертвым пусть делают что хотят. Я лично так решил.

При этих словах Карпакко удивленно взглянул на Юкку.

И ГРЯНУЛИ БОИ...

I

Понемногу в роте Ялонена распределились обязанности.

Когда основные хлопоты дня оставались позади, Тойво устраивался где-нибудь с книгой, Фингерус и Ману шли за водой или колоть дрова. Ману охотно бывал вместе с Аки, уж очень нравились парню его побасенки. Кярияйнен днем обычно возился с пулеметом, а по вечерам он, как и Карпакко, любил растянуться на постели, поддерживая разговор, который заводил обычно Анстэн.

Мартти заботился об обозе и продовольствии. В деревне он доставал картошку и молоко. Вместе с Ману он часами пропадал в конюшне возле лошадей.

Юкка был вечно на ходу, не зная усталости. Он разместил людей по домам, организовал питание, расставлял караулы, подыскивал помещение для перевязочного пункта, продумал систему связи. Он. везде таскал с собой один из телефонных аппаратов, взятых в Вяринмая. На каждом новом месте красногвардейцы сразу подключали этот аппарат к телефонной сети, часто даже на марше. Так что теперь у Юкки была постоянная связь со штабом. Ялонен никогда не командовал, не приказывал, не заставлял, а только говорил: «Я просил бы сделать...» Этого бывало достаточно.

Ману и Тойво сильно привязались к Ялонену и следовали за ним буквально по пятам. И само собой получилось так, что они, самые молодые в роте, стала вестовыми. Парни расторопно передавали приказы командиров, проявляя при этом мальчишеский задор и некоторое любопытство. Когда Ялонен или кто-нибудь другой говорил по телефону, ребята старались оказаться поблизости.

Ману расхаживал с винтовкой, за плечами, в кожаных рукавицах, лихо заломив шапку на правое ухо. Из-под серой куртки выглядывал любимый красный свитер Ману. Внимательно выслушав поручение Юкки, он тут же с готовностью отправлялся его исполнять. И в этом была какая-то своя прелесть — появиться перед командиром взвода и эдак четко, веско сказать:

— Командир роты послал... Просит прийти...

В один из вечеров Юкка сидел у стола и курил. Его беспокоило затишье и бездействие на фронте. Странно получалось: начата вооруженная борьба, а дни и недели тянутся у них в непонятном ожидании. И Юкка улавливал в этом какую-то беспомощность и нерешительность командования.

Скоро две недели, как они в походе, а обстановка почти не изменилась. Никаких действий. Только разведывательные дозоры да изредка незначительные вылазки. Оставили позади уже несколько деревень, но что толку.

Вначале вроде бы наметились довольно активные действия в районе Вилппула, но скоро там все затихло. Явная ошибка была совершена в Вяринмая. Тогда надо было наступать и наступать, обойти белых с тыла и зажать