Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Такое длительное бесцельное ожидание только убивает в людях боевой дух и уверенность в победе. А противник тем. временем действует, готовится, и для красных это может плохо обернуться. Возможно, белые специально оттягивают и распыляют их силы по мелким деревням... Наверно, и другие красногвардейские части бездействуют так же, как сейчас рота Ялонена.

Может быть, белые задумали какой-то большой обходный маневр, чтобы окружить и загнать в котел разрозненные красные отряды, растянувшиеся вдоль железной дороги.

Обо всех этих сомнениях Ялонен никому не говорил. Лишь однажды он заикнулся о своих предположениях Карьялайнену, но тот только посмеялся над ним и сказал, что не так страшен черт, как его малюют. Никакой беды и в помине нет. И все же Юкке показалось, что за излишне бодрыми словами командующего таилась беспомощность. Во всяком случае Карьялайнен не мог сказать Юкке ничего определенного или убедительного.

А потом внезапно грянули кровавые бои за Вилппула. Рота Ялонена получила задание продвинуться по направлению к местечку Ямся. Боевой приказ сразу поднял настроение людей. Значит, красные действительно собирали силы для удара... «Сейчас красногвардейской атакой двинем вперед по всему фронту», успокоено думал Юкка.

Мороз свирепствовал. В кожаных ботинках у людей сильно мерзли ноги, тем более что у многих не было даже шерстяных носков. Озабоченный, Юкка вошел в комнату:

— Слушайте, ребята, надо бы спирта раздобыть. Любой ценой.

Карпакко глядел на него с удивлением, и Юкка пояснил, что спирт нужен не ему. Двое красногвардейцев отморозили ноги. Врач говорит, что их надо растереть спиртом или водкой.

II

Усадьба, где они разместились сегодня на ночлег, называлась Хилккала. Дома оказалась только хозяйская дочь Илона. Самой хозяйки уже не было в живых, а хозяин с сыном куда-то скрылись. Куда? Илона сказала, что не знает. Да и сама она вскоре поднялась наверх, в чердачную комнату, и заперлась там на весь вечер.

В доме стоял тот приятный, сытый запах свежего хлеба, какой бывает лишь в зажиточных домах. Комнаты нижнего этажа были просторные и светлые. Через весь пол протянулись домотканые половики спокойных, неярких тонов, на стенах висели выдержки из библии, написанные серебряной краской на черном стекле.

Едва ли не половину дома занимала широкая плита. Торцом к стене стоял длинный стол, а вдоль стен тянулись простые деревянные лавки. У самой двери на вешалке висело много рабочей мужской одежды.

Приоткрыв дверь в горницу, Карпакко увидел там две широкие деревянные кровати и комод. Посреди горницы стояла качалка. Аукусти бросился в нее и тут же задремал.

Бойцы закусывали бутербродами, запивая их холодной водой из ушата. Усталые, они скоро растянулись на лавках и на полу.

Та же самая белолобая луна, которая недавно рассматривала поле боя, сейчас с любопытством заглядывала в дом. В чердачную комнатку Хилккала, за занавеску, луне было трудно заглянуть, да и ничего особенного она там увидеть и не ожидала. Как и раньше, там, конечно, спала красивая девушка.

Зато в большие окна нижнего этажа луна ухитрилась подсмотреть. Озарив своим серебристым светом горницу, луна просто поразилась, как много там спало мужчин. Та же картина предстала перед ней и на другой половине, куда луна заглянула краем глаза уже под самое утро.

Везде спали люди, кто как сумел устроиться. Все это были незнакомые мужчины, и лупа, помнится, раньше их здесь никогда не видела. Заинтересовавшись, она внимательно изучала лица и позы. Судя по всему, это был заводской, мастеровой люд, работяги. Об этом говорила их одежда, а главное — руки... Луна была любопытной по природе, и поэтому она особенно внимательно разглядывала трудовые мужские руки, носившие на себе отпечаток того дела, которым занимается человек... Вот она увидела насквозь пропитанные маслом жилистые руки машиниста, а вот крючковатая, грубая пятерня носильщика, тут же шершавые, повидавшие виды руки кочегара и монтера, токаря и слесаря, сапожника и столяра... Вот чьи-то мозолистые ладони земледельца, а вот мягкие, гладкие руки лекаря или парикмахера. Лица у всех серьезные и спокойные.

Но луна не могла разглядеть, что в доме Хилккала спят сейчас не просто труженики, а думающие люди, социалисты и демократы, верующие и безбожники, приверженцы церкви и отрекшиеся от нее, грамотный, читающий парод. Многие из этих людей играли в оркестре и выступали в любительских спектаклях, многие состояли в различных клубах и избирательных комиссиях. Все они читали газеты, а иные и сами пытались писать. Все они искали в жизни путей к лучшему. Они не сулили людям рая, а упорно боролись за светлую жизнь на земле.

Среди них были и искатели правды, и мечтатели, и зубоскалы, и молчуны, но не было среди них бандитов, как называли их белые.

Луна задержалась в доме Хилккала. Ей хотелось ко всему получше присмотреться. В одном углу она вдруг заметила оружие и испугалась. Но любопытство все-таки взяло верх, и луна принялась осторожно изучать эти винтовки с отогнутыми книзу штыками. Оказалось, что винтовок в доме много — по углам, на стенах, на полу, рядом со спящими. Луне уже не раз доводилось видеть, что люди делают такими винтовками.

Чем дольше она разглядывала Хилккала, тем больше сегодня дивилась. Вот уже столетия луна серебрится и кружит над этими местами, но никогда раньше не видела здесь ничего подобного. Народ нравился ей, и луна почувствовала невольную симпатию к этим людям, спавшим на твердых лавках и голом полу, прямо в верхней одежде, в неудобных позах. Бледная ночная спутница земли с радостью пригрела бы спящих, но лучи ее были холодны.

Вдруг в доме кто-то проснулся и сел на полу. Потом встал, вышел во двор... Прошло довольно много времени, но человек не возвращался. Он сел на скамейку возле крыльца покурить при луне. Сидел он долго, согнувшись, упираясь локтями в колени. Он думал. Потом он поднял голову и долго глядел на лунный диск, который неторопливо двигался по своей орбите и освещал землю, укутанную снегами.

Это был Юкка. Лунные тени вырисовывались на снегу длинными четкими стрелами. Часового нигде не было видно.

Юкка даже выглянул за ворота, но и там было пусто и тихо. Нигде ни души. Лишь откуда-то издалека ветер донес до Юкки одинокий, тоскливый и протяжный лай, словно собака, жаловалась всему миру на свою собачью долю.

От этого лая у Юкки заныло сердце и по телу побежали мурашки. Он быстро вернулся в дом. На кухне вповалку спали люди, плотно прижавшись друг к другу.