Земля под снегом - Эндрю Миллер

– Пять минут, – сказал Байрон, нагнав ее.

Подошел к стойке и принес ей полпинты гиннесса. Она вынула из платка в сумке таблетку нембутала и запила пивом. На сцене совсем юная девушка пела «Strange Things Happening Every Day», пела скорее как блюз, чем как спиричуэл. Ее волосы украшал белый шелковый цветок, и голос был для нее слишком велик. Пение сотрясало ее. То ли ее научили всегда выкладываться полностью, то ли она иначе не могла.

Когда Рита отвернулась от нее, то увидела, что Юджин рассматривает ее из-за стойки. Кивок, полуулыбка, и он перевел взгляд на стакан, куда наливал питье. Самообладание! Он, подумалось ей, пополнел. Песочного цвета волосы были сейчас длинней, но их, кажется, стало меньше. Он признался ей как-то раз, что начинал в убогой клетушке; это было в Ирландии, в графстве Корк. Смешней мужчины она не знала. Богатый человек уже, интересно? Клуб всегда будет процветать, он, можно сказать, на буксире у будущего. И, вероятно, Юджин по-прежнему устраивает вечеринки на съемных квартирах для мужчин постарше, для здешних магнатов, респектабельных донельзя, которые, выиграв войну и пережив пятидесятые, хотят развлечений, пока еще есть силы развлекаться. Их с Глорией маленькое шоу всегда шло на ура. Щедрые чаевые! Но когда Глория перестала участвовать (что ей тот тип сказал? кем он ее назвал?), ей пришлось брать в напарницы Айрис или Пегги, и удовольствие пропало. Трезвеешь и видишь, что за дурачье перед тобой. Да и сама была не лучше, дурнее их была. А Юджин? «Мы, девчонки, просто зарабатываем на жизнь нечестным трудом. Застегните пальтишки, холодно, и пошли в „Раммер“[70], угощу вас горячим ирландским тодди».

Сегодня ей было его жалко (в голубом свете бара разве не усталый у него вид, не измученный даже?), но сегодня ей всех было жалко. Любить она его никогда не любила; он смешил ее и досмешил до постели, а она позволила этому быть. Или нет, пожалуй, хотела этого, сказала ему что-то про два одиночества (ага, верно, согласился он, расстегивая на ней крючочки). А дальнейшее – врач, который взял пять гиней за анализ мочи, унылые препирательства о том, кто из двоих виноват, дорога к Нэнни Симпсон – какое все это сейчас имеет значение? Она не пугать его пришла. Посидит минутку, потом подойдет к нему и скажет: «Все это быльем поросло, Юджин, не переживай. Я просто хотела бросить взгляд – сильно ли тут изменилось. Мне снится клуб иногда…»

– Допивай, – сказал Байрон.

Он увидел Энни, жену Юджина. А Рита увидела ее, только когда она выросла над столом.

– Ну и наглая же ты, – сказала Энни.

– Привет, Энни, – сказала Рита. – Ты постриглась, тебе идет коротко.

Энни схватила стакан с гиннессом и выплеснула Рите на колени.

– Не суйся сюда, – сказала она. – Тупая дрянь.

Когда вышли наружу, Байрон сказал ей:

– А чего ты ждала?

– Не знаю, – ответила Рита. – Я забыла, что она такая.

– Ну, вспомнила теперь. Когда у тебя последний поезд?

Она сказала, что не хочет туда.

– Так я и знал, – сказал Байрон.

– Глория же не будет против?

– Глории завтра на работу.

– Я посплю на софе под пальто.

– У тебя что-то дома не так? – спросил Байрон.

– Я беременна, – сказала она. – Не знаю, заметил ты или нет.

Он кивнул. Нет, не заметил. Постояли немного, омываемые неоном. У него не было причин думать, что его сестра обрадуется, увидев Риту Ли, но есть вещи, которых делать нельзя, беременную женщину он поздно вечером на вокзале одну не оставит. Пошли, ходу было всего минут десять. Она болтала, он слушал вполуха. Шел, засунув руки в карманы пальто. Она опять взяла его под руку. Предавалась воспоминаниям. Ну до чего же весело было! Время от времени он чувствовал, что ее пробирает дрожь.

Дом был чуть в стороне от Сити-роуд. Поднялись по лестнице. Он подождал ее наверху, стоя с ключом в руке.

В квартире он позвал Глорию. Ее комната была в задней части дома. Она вышла в серебристо-сером вельветовом платье и черном кардигане. Волосы были повязаны полоской зеленого бархата.

– Опоздала на последний поезд, – сказал Байрон.

– Привет, – сказала Рита. И начала рыдать – маленькие волны, горестные толчочки изнутри, они шли, казалось, почти механически. – Я просто замерзла, – сказала она.

– Замерзла и беременна, – сказал Байрон и ушел в свою комнату в другом конце коридора. Хватит с него, что мог – то сделал.

Глория подошла к Рите, взяла ее за руку и отвела в свою комнату, где горел газовый камин. От стоявшей на столе у окна масляной лампы, сделанной из бутылки, сочился свет на ковры. Она сняла с Риты пальто.

– Энни в меня пивом плеснула, – сказала Рита.

– Ты пошла в клуб? Ты ненормальная?

Рита пожала плечами.

– Снимай платье, – велела ей Глория. – Дам тебе что-нибудь взамен.

В гардеробе она нашла халат из махровой ткани. Рита надела его поверх комбинации. Когда Глория понесла платье на кухню, Рита села на софу перед камином. Над каминной полкой висело круглое зеркало в деревянной раме – видела она его тут раньше или нет? – и под раму была вставлена открытка с морским заливом: синяя вода и голубые холмы. На двери на латунном крючке висела униформа медсестры. На столе портативная пишущая машинка. Над ней афиша фильма «День, когда загорелась Земля».

Она свернулась на софе калачиком. Когда Глория пришла обратно, она почти спала.

– Я тебе чай сделала и тост, – сказала Глория. – Давно ты беременна?

– Тысячу лет, – сказала Рита.

– А по тебе не так уж и заметно.

– Это очень деликатный малыш, – сказала Рита.

Она села прямо, взяла чай и блюдце с тостом. Она была дико голодная. Жуя, рассказывала про Билла, где он сейчас, чем там занят.

– Вы с ним ладите? – спросила Глория.

Она видела Билла один раз, в самом начале. Показалось – странный выбор, но по крайней мере не женатый человек.

– Ладим, – сказала Рита, – правда, иногда у него такой вид, будто он не понимает, откуда я там взялась.

– На ферме.

– Ага.

Глория села на софу рядом с ней. Стали смотреть в газовый камин, на перышки пламени. Вскоре на городских башнях колокола отобьют время.

– Ты, стало быть, фермерша, – сказала Глория.

– Да игра это всего-навсего, – сказала Рита.

– Кончится игра, когда ребенок родится.

– Думаешь, кончится?

– Сама ведь знаешь.

– Ничего я уже не знаю, – сказала Рита. – Ничего. Не должно так быть, согласна? К тому времени, как кто-то родится, я не буду знать, как меня зовут.