Земля под снегом - Эндрю Миллер

– То есть, может быть, не было того, о чем ты подумала?

– Я не знаю.

– В супружестве бывают перепады, Айрин. Не все мужчины как твой отец.

– Да. Милый папочка.

– И, конечно, брак – это определенные обязательства. Важные обязательства.

– Да.

Поговорили еще несколько минут. Обсудили оставленную в поезде сумку. На ней была бирка с ее именем и адресом, так что она должна вернуться. Прозвучал намек, что, если бы Айрин приехала на Рождество, ничего подобного не случилось бы. Прозвучало имя Вероники. Год за годом родители говорили о ней как о трудном случае. Теперь, похоже, вот-вот начнут ставить ее в пример.

После разговора она стояла в учительской одна и думала: не такое ли чувство будет, когда их не станет, когда она похоронит обоих на церковном кладбище под обстриженными тисами, под башней с часами без циферблата, которые лишь отбивают четверти часа? Эта смесь одиночества и благодарности, едва ощутимая боль безразличия.

На стенах учительской висели групповые летние снимки учеников перед школьным зданием – год за годом, первые казались сделанными в самом начале века. Почему прошлое видится нам более невинным? Потому что тогда не случился еще Берген-Бельзен? Но ведь голод и рабство уже случились. Может быть, мы путаем прошлое с нашим собственным детством – хотя и оно, теряя под стеклом безмятежность, становится не тем, чем когда-то было.

Снег во дворике почти не падал – с полдюжины хлопьев, не больше. Дверь учительской открылась. Обернувшись, она увидела воспитательницу, выпускавшую из ноздрей дым.

– Идемте, золотце, – сказала она. – Мы все вас ждем.

Миссис Болт из глубины ящика:

– Миссис Райли просит соединить с вами, доктор.

– Понял. Спасибо. Соедините.

Он взял телефонную трубку. Звонил ей вчера и дважды сегодня утром. Начал убеждать себя, что она уехала, отправилась переждать остатки зимы в Южной Африке или на Ямайке. И вдруг сама ему звонит, а он не готов, нелепо занервничал.

– Алло!

– Алло, – сказала она.

– Как твои дела?

– Все в порядке. А как твои?

– Тоже, – сказал он. – Все в порядке. Тепло у тебя?

– Да, спасибо. А у тебя?

– У нас кончилось жидкое топливо.

– Вот незадача.

– Да.

Где-то в подкладке ее голоса чувствовалось напряжение, которого, казалось ему, он раньше не слышал. Может быть, ей чудилось, что миссис Болт способна их подслушивать, хотя, насколько он знал, это невозможно.

– Айрин уехала, – сказал он.

– Уехала?

– К своим родителям.

– Значит, ты один.

– Да.

– В эти выходные ты на вызовах?

– Завтра. В воскресенье – Габби. Какая вокруг вас обстановка?

– Ты про снег?

– Да.

– Не так плохо сейчас. Можем ездить туда-сюда.

– Ясно.

– А ты?

– Что?

– Можешь ездить туда-сюда?

– Ну, я на поезде ездил, но теперь дороги, большинство, расчистили. Скользко, конечно, но если…

– Потому что я подумала – вдруг ты захочешь приехать?

– Да? Когда?

– Завтра.

– Завтра суббота.

– Я знаю.

– В какое время?

– Примерно в четыре. Сможешь?

– В четыре?

– Да, – сказала она после паузы.

– Ты уверена?

– Да.

– Хорошо, – сказал он. – Согласен. Нам, если честно, надо поговорить как следует.

– Тогда около четырех.

– Да, – сказал он. – Около четырех.

Она положила трубку первой. Потом он положил свою. В приемной ждали пациенты. Надо просигналить миссис Болт, чтобы послала к нему первого. Он смотрел куда-то сквозь просвеченный лампой воздух. Он никогда не говорил Элисон Райли, что любит ее, – главным образом потому, что никогда не был в этом убежден. А завтра в четыре – скажет? Что его брак рухнул, что все выходит наружу, что им надо собраться с духом, выработать план? Вновь краткая фантазия, будто он властен над ходом событий, – но следом, почти сразу, уверенность, что он вот-вот потеряет все, что есть в его жизни ценного. «Лучше с собой покончить», – сказал он. Иметь такой вариант в запасе казалось важным, хотя почти у каждого из знакомых, думал он, побудительных причин к этому больше, чем у него. Взять миссис Герни, к примеру. Или Габби.

Потянулся к переговорному устройству и щелкнул выключателем.

– Благодарю вас, миссис Болт. Я теперь готов.

Опустил взгляд на стопку медицинских карт на столе. Первой была молодая мама с вечно больным ребенком. Не великого ума женщина. Смотреть за ребенком толком не умеет. Будет сидеть напротив, бледная, испуганная. Дитя будет плакать. В какой-то момент он присядет перед ними на корточки. Мамаша приподнимет детскую одежку, и он приставит стетоскоп к маленькой горячей груди. Дитя заплачет отчаянней, и он прикроет глаза, вслушиваясь в рокот его сердца.

Воспитательница провела ее через обшитую панелями столовую, затем по коридорам без окон они прошли к двери c латунной дощечкой, которая вся была в отпечатках детских пальчиков. Там сидел спаниель, дожидался их. За дверью была классная. Ряды наклонных парт, перед ними учительский стол, два окна, выходящие на просторную заснеженную лужайку, посреди которой распахнул темные крылья кедр.

Дети сутулились за партами. Впереди младшие, на вид лет пяти-шести. В задних рядах подростки. Айрин увидела девочку, бывшую при ней, когда она проснулась. Улыбнулась ей, и на секунду ее обеспокоило, что она не улыбнулась в ответ.

– Добрый день, мальчики и девочки, – сказала воспитательница.

Дети отозвались хором. В классной было холодно, но терпимо.

– Сегодня волнующий день, потому что у нас гостья, миссис Парри. Она ехала мимо нас на поезде, и он застрял в снегу. Миссис Парри гостит у нас, и она любезно согласилась побеседовать с нами. Поэтому сейчас, дети, давайте громко и дружелюбно похлопаем миссис Парри в благодарность за то, что готова уделить нам время.

Дети зааплодировали, младшие – с бешеным энтузиазмом.

– Спасибо вам, дети, – сказала воспитательница. – Достаточно. А теперь миссис Парри скажет нам несколько слов.

Айрин наклонила голову к розовому уху воспитательницы, на удивление маленькому.

– О чем мне им говорить? – спросила она.

Она думала, почитает им что-нибудь по книжке, но книжки не было.

– Вам решать, золотце, – сказала воспитательница, вытряхивая из пачки сигарету. – Просто расскажите им, кто вы есть. Вы для них вестница из большого мира.

Она зажгла сигарету. До чего знаком, должно быть, детям щелчок ее зажигалки! Айрин оглядела класс. Чуть кружилась голова, словно после пары рюмок вермута, хотя утром чай был без того подозрительного налета. Если она упадет в обморок, дети услышат, но не поймут вначале, что произошло. Они сидели, одетые в пухлые вязаные вещи, наклоненные лица были как ладошки. Только пес смотрел ей навстречу.

– Здравствуйте, – сказала она голосом Джойс Гренфелл[68]. – Я страшно рада нашему знакомству.

В задних рядах одна из старших девочек перекинула