Монгольский след - Кристиан Гарсен

«С руками оторвут в рекламу подгузников, — подумал он. — Или же в рекламу крема для похудания. Или заменителей грудного молока. Или…»

Очередной толчок — более резкий, чем предыдущие, — обрек Ванлиня стукнуться головой о стекло. Он шустро принял бодрый вид и широко мигнул, словно сова. Сердце у него бешено колотилось, как если бы Ванлиня застукали на месте какого-нибудь тяжкого неумышленного деяния. Рядом сидел Розарио Тронбер и с улыбкой смотрел на него. Несколько долгих секунд он раздумывал, проснулся ли он теперь или, наоборот, уснул.

«Стал я бабочкой или стал Чжуан-цзы[91]?»

С переднего сиденья к ним повернулся Самбуу и довольно громко, стараясь перекрыть шум мотора, что-то сказал.

— Подъезжаем, — перевел Розарио с удовлетворенным видом, перекрикивая энергичные охи и вздохи Bee Gees.

Окружающий мир постепенно встал на свое место, хотя и не без некоторого скрипа. Ванлинь задумчиво всматривался в степь, убегающую за окном на многие километры к самому горизонту. На душе у него кошки скребли: на этот раз он, к своему изумлению, совершенно не контролировал развитие сновидения. Поразмыслив, решил, что это каким-то образом связано с предстоящей «очной ставкой». Должно быть, тот мальчишка и тут приложил свою руку.

5. Фрагмент одного из рассказов Чэня-Костлявого

Лис Чжу Вэньгуан, защитник обездоленных (2)

Чжу Вэньгуан не дрогнул перед непроглядным мраком, отворившимся перед ним. Прижался к приоткрывшейся двери и решил переждать какое-то время. Неподалеку, по правую руку от него, напротив горки мешков с мусором, у входа в караоке-бар «У Нююрикки», из которого пробивались наружу приглушенные ухающие ритмы, подкрашенные синеватым светом с металлическим отливом, курили и о чем-то переговаривались двое мужчин. С равной вероятностью они могли делиться соображениями о подозрительном типе, неподвижно распластавшемся в нескольких метрах от них на ржавой двери обветшавшего блочного дома, о растущем уровне квартирных краж, о девицах, которых они привели в кафе этим вечером и надеялись раскрутить на секс без последующих обязательств, о «боярских» привилегиях партийной номенклатуры, об актрисе Лу Лу[92], которую оба находят обворожительной, о загрязнении речных вод, о последнем концерте Фэй Вон[93], которую оба находят очаровательной, о плотине «Три ущелья», которая стоила множества поломанных судеб, но должна, если не врут, подтолкнуть рост экономики, о надменности новых воров в законе или же о недавних футбольных либо бейсбольных матчах или — почему бы нет — соревнований по пинг-понгу. Из осторожности он предположил, что шушукались они всё же на первую из возможных тем, и решил пока что не шевелиться — слиться со ржавой поверхностью двери, стать, по возможности, еще менее различимым, чем черный кот, шуршавший недавно среди мешков с мусором, или лужа на асфальте, или рыжий лис на опавшей осенней листве, или ржавая шляпка гвоздя на ржавой двери ночью на скудно освещенной улице.

Те двое мужчин громко расхохотались — это позволяло надеяться, что они не обратили на него внимания. Тем не менее, он решил не рисковать и дальше не двигаться. Сверху над ним, чуть справа, послышался шум открывающегося окна. Он поднял взгляд — насколько это было возможно не шевеля головой — и краем глаза заметил свет. Какая-то, вероятно, баба высунулась в окно и грубым голосом попросила тех мужчин ржать потише и не забыть потом пойти трахнуть своих матерей. Затем окно с шумом захлопнулось, а парни молча раздавили на тротуаре свои окурки. Они открыли входную дверь бара, и музыка зазвучала громче, уже стала различимой мелодия, а когда дверь снова закрыли, в уши потекла та же кляклая каша приглушенных ритмов, которая, несомненно, с большим успехом убаюкивала сварливую соседку, чем разбудивший пустую улицу скабрезный гогот.

Чжу Вэньгуан выждал еще несколько мгновений. Вокруг снова воцарились тишина и полумрак — если, конечно, не считать задорно ухающего справа от него караоке-бара, переливающегося голубоватыми огнями напротив горки мешков с отходами, воняющими подпорченной рыбой и подгнившей капустой, и, вдалеке, размытого шума автомобилей, неустанно несущихся по Народному проспекту.

Он вошел.

Подъезд пропитался запахами плесени и кошачьего туалета. Духота стояла невыносимая. «Третий этаж», — сказал ему тогда Утиный Клюв. Решил не включать свет — впрочем, лампочек, похоже, всё равно не было — и в почти кромешной тьме начал подниматься по ступенькам. «Третий этаж, левая дверь», — уточнил Утиный Клюв. Дышать старался ртом — настолько нестерпимой была вонь. Сквозь маленькое грязное окошко над верхней площадкой лестничной клетки пробивался бледный свет луны, ступенек под его ногами достигали лишь его отсветы — всё же лучше, чем ничего, да и глаза понемногу освоились в темноте.

Поднимался он медленно.

Очень, очень медленно.

Лестница время от времени поскрипывала, но это был, по большому счету, далеко не тот отвратительный звук, с которым на душе скребут кошки. Не сравнить даже с черным котом, шуршавшим среди мешков с отбросами. Или даже с двумя котами, силуэты которых он разглядел на площадке второго этажа в слабых рефлексах лунного света, проникающего в подъезд из единственного окошка где-то вверху. Котик поменьше смотрел прямо ему в глаза, второй же — серый — запаниковал, мяукнул и попытался удрать. Чжу Вэньгуан замер на месте. Главное было — не привлекать внимания соседей. Путей к бегству у кота было не сказать, чтобы много: вниз, мимо ног Чжу Вэньгуана, либо вверх, на следующий этаж, — туда он и ринулся. Убедившись, что второй кот не собирается бить тревогу или смазывать пятки, а лишь пристально наблюдает за ним, Цзо Ло продолжил подъем.

Приближался третий этаж. Серый кот уже успел испариться. Наверняка, поскакал выше, на четвертый. Или на пятый. Или даже на крышу здания — например, протиснувшись в приоткрытое грязное окошко, сквозь которое в подъезд сочился лунный свет, и каким-то невероятным образом допрыгнув из него до краешка кровли. Возможно, теперь он уже слонялся по крыше из конца в конец и раздумывал лишь о том, насколько же оно обширное и жаркое — распахнувшееся перед ним пространство ночи над городом.

Шагал по ступеням Чжу Вэньгуан почти не слышно. Тело его напряглось, готовое к рукопашной схватке. Глаза Чжу Вэньгуана выискивали любое движение в темноте, пусть даже струйку воздуха. Уши тоже были настороже, однако слышал он лишь отдаленный тихий рев грузовиков на Народном проспекте, низкочастотный гул музыки из бара «У Нююрикки» и обрывки телепередачи где-то, кажется, на четвертом этаже.

«Опера. Да, похоже на пекинскую оперу. Скорее всего, это „Пионовый павильон“», — подумал Чжу Вэньгуан: он, кстати говоря, предпочитал оперу кантонскую