Монгольский след - Кристиан Гарсен
Монгольский след читать книгу онлайн
Центральный сюжет этой книги — поиски пропавших где-то в бескрайней Монголии французского журналиста и геолога из России. Искать их довелось на нескольких этажах реальности, привлекая на помощь в том числе не совсем обычных свидетелей: китайца, способного управлять сновидениями, монгольскую шаманку, отправляющуюся иногда в странствия по соседним мирам, о которых после выхода из транса она тут же забывает, девушку-сибирячку, способную заглянуть краем глаза в невидимое, старую ведьму в различных обличьях, озерного духа с лисьей мордочкой, а также кобылиц, орла и волка.
На повседневном уровне реальности, отраженном сурово, а порой и гротескно, действие разворачивается в Улан-Баторе, Пекине, на восточном берегу Байкала, в монгольских степях и горах. Русскоязычному читателю «Монгольский след» может напомнить мистические романы Виктора Пелевина — (особенно «Священную книгу оборотня») — но тут ни капли постсоветского цинизма.
Повествование ведется со множества равнозначных точек зрения, от имени нескольких героев, причем едва ли возможно установить их точное число. Многослойный роман о современной жизни и магии в «странах третьего мира» — тридевятом царстве, тридесятом государстве.
«Ты думаешь о мумии, которую сам же и назвал „Девятым“, так ведь?»
«В какой-то мере, да. Но ведь иссохшее тело, если не ошибаюсь, бывает у шаманов, надолго застывших в трансе?»
«И что же, нашел ты решение за все эти дни?» — уклонилась она от ответа.
«Нет, Пагмаджав, я не так уж много знаю. Может, дело в том… что они живут в экстазе?»
«Так ты считаешь, новорожденные живут в экстазе?»
«Не знаю, Пагмаджав. Просто подумалось, что у экстаза могут быть такие последствия. Что ж, попытаюсь догадаться сам».
«Вот-вот. А скажи-ка мне, Шамлаян-Соплячок: загадка, над которой ты ломал голову, случайно не связана с похотливыми лисами?»
«Не понимаю, о чем ты, Пагмаджав».
«Всё ты понимаешь: я говорю о сластолюбивых лисах, которые соблазняют людей».
«Ну нет, Пагмаджав, о похотливых лисах я не вспоминал».
«Я же вижу: тебя что-то смутило, мой мальчик. Потаскушкам-лисам тоже бывает стыдно: они стыдятся своей лисьей сущности, потому что боятся, что их настоящее лисье обличье оттолкнет их любовников. Но к тебе-то это вряд ли относится. Ты же ведь не похотливая лиса?»
«Конечно, нет, Пагмаджав».
«Или же… Ты повстречал в сновидении соблазнительную лисичку?»
«Даже не понимаю, о чем ты, Пагмаджав. Ничего стыдного я не делал».
Бауаа громко шмыгнул носом. Шамлаян обернулся, чтобы проверить, не заметил ли брат, что одеяло на его ляжках странно оттопырилось. Снаружи солнце уже встало, собаки продолжали лаять, трава шелестеть, мухи жужжать, овцы блеять, жеребенок взвизгивать, як хрюкать, а бабушка бормотать. Прибавились еще голоса чирикающих птиц.
«Ладно. Продолжай, малыш, разгадывать тайну новорожденных».
Сладковатый запах растаял. Шамлаян снова повернулся к Бауаа, не сводившему с него испуганных глаз.
— Пора вставать, Бауаа, мы должны подоить коз. Поднимайся, поможешь мне.
И он отбросил к спинке кровати свое пестрое одеяло. Его член к тому времени уже поник, чему он был искренне рад.
«Пагмаджав удалилась, сладковатый запах развеялся, мой писюн успокоился, я вышел из юрты, и Бауаа за мной следом. Мы выпили молока, похрустели сушеным творогом, пожевали бараньего сала. Погода стояла чудесная. Затем я занялся козами, Бауаа держался рядом, но ничего не говорил. Наша мать посматривала на меня как-то странно. От матерей ничего не скроешь, вот и моя что-то знала. Не всё, конечно, — не о моих путешествиях, долгих отлучках на другую сторону света, к Пагмаджав, о которой она иногда заговаривает, раздумывая, куда та запропастилась, и не о Сюргюндю, с которой она не знакома, однако она знает, что я уже не такой, как прежде. Управившись с козами, мы отправились покататься на лошадях, чтобы рядом с нами могли пробежаться жеребята. Потом мы собирали[86] на плато Безумного Орла клочья подшерстка яков. День прошел без особых происшествий, если не считать драку двух собак, неожиданный порыв теплого ветра и какой-то прихрамывающий полет мухи. Когда мы, наконец, возвращались к юрте, еще издали увидели, что рядом с ней припарковался незнакомый автомобиль. Тогда-то, сощурив глаза в лучах садящегося солнца, я, кажется, все-таки понял, о чем была та загадка Пагмаджав: новорожденные живут будущим, дышат полной грудью: перед ними открыты все пути, и никакого груза за спиной; а что касается сухого одеревеневшего тела — как раз такое оно у шамана в его экстазе. Значит, у новорожденных тело как будто из мертвого дерева потому, что шаман, войдя в транс, возвращается в состояние младенческой распахнутости миру, непорочности и полнокровности. Экстатическая регрессия превращает шамана одновременно в младенца и мумию, живчика и мертвеца, земляка и чужака, ископаемый реликт и гостя из будущего.
Всё это я осознал, когда разглядел рядом с юртой стоящих перед мамой четырех мужчин, в том числе какого-то европейца и долговязого жердяя, которого где-то уже увидел — но где именно? Я зашагал быстрее и вскоре присоединился к матери, встав рядом с нею лицом к приезжим, Бауаа же схоронился за моей спиной. Двое из путников были монголами, и один их них объяснял моей маме, что двое других прибыли из очень далеких краев, чтобы повидаться со мной: они разыскивают двух мужчин, один из которых, возможно, уже мертв. Иностранец неевропейской наружности, явно китаец, не спускал с меня странного взгляда, одновременно заинтригованного и благодушного».
4. Мертвецы ходят быстро
Следует признать, что Чэнь-Костлявый совершенно не ожидал столкнуться нос к носу со своей сестрой Сюэчэнь на улочке Сейцзя в районе хутунов[87] Северо-Запада. Ванлинь уже и сам не помнил, зачем завернул сюда, возвращаясь в расстроенных чувствах от госпожи Ван, где ее придурок-сын в очередной раз ошарашил его вопиющим невежеством и непролазной тупостью. Попытался без толку припомнить, зачем же его принесли сюда ноги, но ни малейшего повода нащупать не удалось.
«Ничего, в самом деле, хоть шаром покати. Ну и фиг с ним — просто немного прошвырнусь».
Он углубился в темную тесную улочку, напоенную запахами малознакомых специй и подпортившихся овощей, оставив где-то за спиной надрывный шум широких улиц, перекликающихся нервными гудками клаксонов и перестрелкой мотоциклетных глушителей, запруженных грохочущими автомобилями и ордами велосипедистов, рекламой сигарет, машин и стильной одежды, торопливо шагающими мужчинами и симпатичными девушками. При этом признался себе, что ему всё же гораздо уютнее среди запахов и звуков большого города, кипящих толп на улицах, невероятного переплетения личных маршрутов, по которым перемещаются миллионы незнакомых людей, чьи повседневные пути, пересекаясь без всякого умысла, образуют густую запутанную сеть, разобраться в которой способен лишь он, Чэнь-Костлявый, и то не всегда, но хотя бы изредка — когда ему удается взойти на более высокую ступень сознания и понимания вещей.
«Брось нести пургу, Чэнь Ванлинь, — одернул он себя не слишком почтительно. — Совсем заврался. Это писательская фантазия тебя понесла. Ничего ты не видишь глубже других, просто шагаешь по улице, как любой из них, как любой из нас. Сам трепыхаешься в той сети и уж отнюдь не держишь ее в своих руках».
«Допустим», — ответил он себе. Во всяком случае, ему нравилось наблюдать кипучую жизнь мегаполиса, нравились шумы и запахи города, и подумалось даже, что успел с некоторых пор соскучиться по ним.
«И с каких же это пор? — насмешливо переспросил он себя. — Ты ведь едва успел свернуть с проспекта и углубиться в старые кварталы. Не мели чепухи, Чэнь Ванлинь».
«Ладно, согласен», — сдался он. Как бы там ни было, теперь он, оставив позади чадящий проспект, без всякой цели пробирался через лабиринты хутунов, протискиваясь боком мимо веселых попрошаек в
