Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Ну, и что?

Князь помолчал опять…

– Княжне он не нравится, – промолвил он наконец.

– Ну и не надо! – пропел тот. – Милое дитя!.. Ты ему и скажи: не хочет!..

– Зато мать… разлюбезная невестушка моя, без ума от него!

– Пусть сама и выходит! – засмеялся граф, приподнимая кверху свои ладони и с палкою, которая, как видно, на эти случаи задета у него была ремешком за большой палец правой руки. – Она не умная! – подмигнул он князю. – А отец ее, я его знал, плут был, а умный! Покойный Канкрин, Егор Францыч8, говорил мне: «когда, патушка, умру, на место мое сажайте мошенника этого, Раскаталова! Он и себя, патушка, не забудет, и Россию по миру не пустит!..»

Разговор, как всегда у них, перешел на старое общее им время; вспомянуты были двенадцатый год, Тарутино, князь Михайло Илларионович и в заключение «благодетель» – молодой герой, граф Николай Михайлович Каменский9, при котором граф был адъютантом и который умер на его руках, отравленный чашкою чая из рук жены французского консула в Букуреште10…

Так дошли они до дому.

– Хорошо! Весь вспотел! – улыбался счастливою улыбкой граф, входя в отведенный ему покой. – Игнат! – кликнул он своего камердинера. – Оботри и причеши!.. – он сел перед зеркалом… – Я больше не завиваюсь! – почел он почему-то интересным знать князю Лариону и ткнул пальцем на три седые волосика, торчавшие у него на затылке.

– Я вас оставлю, почтенный друг, – сказал князь, – вы, может быть, отдохнуть захотите?

– Нет, не хочу! В коляске выспался! – пропел тот. – А ты ступай по своим делам! Я своими займусь!

Чижевский показался в дверях комнаты.

– Ростислав, здравствуй! Как играешь на театре?

– Увидите сами вечером, ваше сиятельство, – ответил весело молодой человек, – в грязь лицом не хлопнемся, Москвы не посрамим!.. А вы как съездили?

– Винокурня сгорела! Мошенник управляющий! Под суд отдал!.. А просьбу мещанки здешней разобрал? – вспомнил он.

– Как же-с! И всех, кого нужно, вызвал.

– И где они?

– Здесь, ваше сиятельство, еще со вчерашнего вечера, я так и назначил на случай, – как и вышло теперь, – вы рано сюда приедете.

– Распорядительный! – мигнул на него граф входившему Шажкову.

Шажков только губами повел.

Целый ряд слуг под председательством Vittorio вносили в это время в комнату на тяжелых серебряных подносах чай, кофе, со всевозможными к ним печеньями и снадобьями и полный завтрак из холодных блюд.

– Завтракать хочете? – спросил старик своих чиновников.

– Нет-с, для меня рано, – отвечал Чижевский, – а чаю я выпью.

– И я ничего утром не ем, только чай пью! – ладони торжественно приподнялись. – Будем пить чай, а ты мне про мещанку доложи!

– Слушаю-с.

Они уселись за стол.

XXXVI

– Просительница, – начал Чижевский, – Ирина Михайловна, жена серебряных дел подмастерья, Степана Фирсова, бабенка, как изволите увидеть, лет двадцати и собою весьма недурна, – усмехнулся молодой чиновник.

– Заметил! – подмигнул на него Шажкову граф, находившийся в отличнейшем расположении духа.

Шажков счел нужным целомудренно опустить глаза. Чижевский продолжал:

– Отец ее покойный торговал в Москве, в рядах, и оставил кой-какие деньги. После его смерти вдова его переехала на житье на родину свою, в здешний город, где у нее дом свой. Тут Ирина в прошлом году познакомилась с теперешним супругом своим и, несколько против воли матери, вышла за него замуж, получив в приданое тысячу рублей. Муж же ее до этого своего брака служил в подмастерьях у единственного здесь в городе серебреника Осипа Власьева, по прозвищу Зареза, с женою которого он в продолжение нескольких лет находился… в нежных отношениях.

– Старая она? – повел нижнею губой граф.

– Не молода-с!

– Дурак! – засмеялся он. – А векселя кому даны?

– Этой вот самой, Анне Прохоровой Власьевой, и действительно, по всей вероятности, должно быть безнадежные, так как по сведениям, которые я затребовал от городничего, Фирсов в деньгах не нуждался, имеет тут же в городе отца, человека довольно зажиточного, и сам скромный, трезвый и, по всему видно, очень глуповатый малый, которого эта madame Зарез, что называется, объехала со всех сторон. А Власьевы сами, по недостатку работы в уездном городе, едва концы с концами сводят.

– Сколько и на какую сумму векселя? – запел граф.

– То есть заемные письма, – пояснил Чижевский, – коммерческих векселей Фирсов как подмастерье выдавать не вправе.

– Все равно, обязательства дал! На сколько?

– Одно заемное письмо в триста, а другое в пятьсот рублей. Даны в один и тот же день, сроком на девять месяцев, и, как оказывается из сближения цифр, время выдачи их совпадает со временем первого знакомства Фирсова с Ириной Михайловой.

– Понимаю! Мошенники! – не дал кончить граф. – Обирали его! Женился, а они ко взысканию! А полиция с него требует!..

– Точно так. Бедняга страшно перепугался – к отцу. Отец кулак: «Я за тебя, говорит, не плательщик, сам с деньгами, за женою взял». А жене и подавно неохота жертвовать своим приданым в пользу старой любезной своего супруга.

– За что жертвовать?

И графские ладони приподнялись.

– Старик городничий здешний, изволите знать, человек хороший. Бабенка к нему…

– А он же по этой части слаб, – язвительно ввернул на это Шажков.

– В Малоархангельском полку служил; под Денневицем в тринадцатом году ногу оторвало. Почтенный воин! – строго пропел ему наставление граф.

– Он ей и говорит, – начал опять Чижевский, – и сам я вижу, каково дело, только ничего в этом не могу, – формальное обязательство, я по закону обязан взыскать.

– Закон! – Старик презрительно засмеялся. – Закон у нас для мерзавцев писан! А как их звать, этих мошенников?..

– Власьевы.

– Да, Власьевы… Ты их вызвал?

– Все четверо здесь.

– Позови всех сюда!.. Разберу!..

Чижевский вышел, и в ту же дверь вошел граф Анисьев в полной форме и с целым иконостасом русских и иностранных крестов, выпущенных из-за каждой пуговицы его блестящего мундира. Шажков при таком зрелище даже позеленел от зависти.

– Честь имею к вашему сиятельству явиться, – официально проговорил флигель-адъютант и также официально, в пяти шагах от кресла графа, склонился пред ним поклоном.

– А, полковник, здравствуй! – запел тот. – Знаю, что приехал! Вчера? Рано встаешь! Это хорошо! Чай пил?

– Нет еще-с, спешил к вам… И с удовольствием выпью у вас чашку, если позволите, – тотчас же сменяя служебный тон на светский и приятно улыбаясь, промолвил флигель-адъютант.

– Садись! Будем говорить! Что дядя?

– Слава Богу, здоров, сколько мне известно… Я сам теперь из Симбирска…

– Знаю!.. Все знаю! – Старик многозначительно взглянул на него. – Письмо от него получил… О тебе…

Блестящий полковник поспешно потупился и осторожно, но заметно покосился на Шажкова.

– Андрей Федорыч, – обернулся на того граф, – потрудись сказать Чижевскому,