Соло на швейной игле - Андрей Юрьев

– Эй, Мишка! – крикнул Василий и усмехнулся: – Штаны подтяни!

Мальчик скривил рот и, проигнорировав помощь Леры, оглянулся на Василия. На долю секунды ей показалось, что из его широко раскрытого рта вот-вот раздастся крик, а из глаз брызнут слезы, но малыш встал, кряхтя и сопя носом. Уставился на Леру, покачиваясь на кривых ногах взад и вперед, и спросил:

– Ты кто?

– Я Лера, – ответила она.

– Лера – холера, – сказал Мишка и захохотал, поглядывая на Василия и как бы проверяя на нем эффект от шутки.

Василий хмыкнул в усы и спросил:

– А вы, значит, та самая хозяйка квартиры, где мой сын комнату снимает?

Лера кивнула.

– Что-то случилось? – спросил Василий.

Ответить Лера не успела. Створки двери, хлопнув, отворились, и вошел Митя, за ним пышнотелая женщина лет сорока в небесного цвета плюшевом халате.

– Мама, это Лера.

– Здравствуйте! – сказала женщина, широко улыбаясь.

– Добрый вечер!

– Я – Люба, – сказала женщина, – а это Вася, – она показала на Василия, тот шутливо поклонился, – мой муж и отец Мити. Да вы присаживайтесь! Что ж вы стоите?

– Спасибо, – сказала Лера и бочком мимо шатающегося Мишки проскочила к стулу.

Снова открылась дверь, и в комнату заглянула девушка лет пятнадцати. Она удивленно посмотрела на Леру, потом на Митю и спросила:

– Ужинать когда будем?

– Здороваться надо! – с казала Люба. – Не видишь, у нас гости.

– Здрасьте, – буркнула девушка.

– Это Верка, наша младшая, – представила Люба дочку, но та уже убежала.

– Давай зови всех! – к рикнул Василий вдогонку. – Садиться пора.

Через десять минут в гостиной началась суматоха. Как часто бывает в большой семье, младшие дети накрыли стол, порезали хлеб и разложили еду по тарелкам. Во главе сел Василий, справа от него Люба, по обеим сторонам от старшего к младшему расположились дети. Сначала старшая дочь Зара с мужем Петей, улыбчивым здоровяком с набитыми до мозолей костяшками на кулаках, потом погодки Вера и Роза, а последним сидел Мишка. Лера и Митя сели на отшибе, в самом дальнем конце стола.

Когда все наконец расселись, Василий перекрестился и начал есть. Остальные присоединились. Ели шумно, с аппетитом.

– Митя мне все рассказал, – с казала Люба через весь стол. – Вы можете пожить у нас, сколько будет нужно. Так ведь, Вася?

Василий кивнул, старательно пережевывая кусок мяса.

– Спасибо вам огромное!

Леру душили слезы. Интересно, что он ей рассказал? Она тыкала вилкой в жаркое, возила мясо по тарелке, но еда не лезла. Зато Митя уплетал за двоих, шутил и громко смеялся по любому поводу.

Огромная гора мяса с картошкой в общей миске быстро растаяла. Потом долго пили чай, деликатно переговариваясь между собой. Общая беседа не клеилась. Один за другим дети поблагодарили мать за ужин и убежали по своим делам, а Люба подсела к Лере. Посмотрела на нее как на больную, с материнской жалостью, и подмигнула ободряюще.

– Ты не грусти, – сказала тихо. – Все образуется.

Лера кивнула. Она боялась, что, если скажет хоть слово, не удержится, заревет.

– Пойдем, я тебе комнату покажу. Переоденешься с дороги, отдохнешь.

***

В тот же вечер у Мити состоялось два серьезных разговора. С матерью и с отцом, с которым не разговаривал целых два года. Старая история.

– Ой, сынок, – запричитала Люба, когда завела его в родительскую спальню и закрыла дверь на ключ, – не к добру ты эту девушку к нам привел!

– Ты о чем, мама? – удивился Митя. Он не ожидал такой реакции.

– Ты глаза-то ее видел?

– Да ну тебя! – махнул в сердцах рукой Митя. Отошел к окну и уставился в непроглядную тьму за стеклом.

Люба подошла, положила голову ему на плечо и обняла.

– Сынок, – сказала с грустью, – бес у ней сидит, ножкой покачивает. Злой бес. Беду она принесет в дом, послушай мать хотя бы.

Митя молчал.

– Ты хороший парень. Добрый с детства. Помоги ей, и пусть идет своей дорогой, – о на погладила его по спине. – Вижу я, сынок, беду она принесет. Сердце тебе разобьет, и это только малость того, что ведьма может…

– Да ну тебя, мама!

– Ой, Митюшка, одумайся, – Люба развернула его и заглянула сыну в глаза. – Прошу тебя как мать, тебя родившая и на ноги поставившая. Помоги ей только, и пусть ступает своей дорогой. Она у нее долгая. Ладно? – обняла его, вдыхая жадно запах рубахи – знакомый с детства запах сына.

– Будет тебе, мама! – он отстранился, пряча глаза. – Странно от тебя такое слышать.

– А ты прислушайся, Митенька! Или что, влюбился в ведьму?

– Ну мама! – Митя не на шутку разозлился. – Говорил тебе всегда, все это сказки цыганские. От невежества, от страха вашего.

– А ты, поди, не боишься ничего?

– Не боюсь.

– Ну и дурак! – о а отступила назад, уперла кулаки в бедра. – Давай! Иди! Смотреть на тебя не хочу.

– И пойду, – он рванул дверь, чуть не выломав замок, чертыхнулся, крутанул ключом и хлопнул дверью за собой так, что под обоями зашуршало.

Внизу ждал отец.

– Выйдем-ка, покурим, – сказал он, не глядя Мите в глаза.

Митя вздохнул и вышел во двор. За ним отец, потряхивая коробком со спичками.

Отец сел на завалинку и прикурил.

– Ты же не начал еще курить?

– Нет.

– Это правильно, – отец глубоко затянулся и выпустил облако дыма, желтоватое в свете фонаря над крыльцом, как сахарная вата.

– Погнали тебя из города? – спросил отец, рассматривая руки. – Наигрался в доктора?

– С чего ты взял?

– А зачем тогда приехал?

Отец курил неторопливо, делая размеренные долгие затяжки. Огонек сигареты сипел, трещали веточки в дешевом табаке. Время от времени отец подносил сигарету к глазам, внимательно рассматривал и стряхивал пепел в клумбу с анютиными глазками. Митя смотрел в сторону. Куда-то сквозь забор.

– Уеду завтра, – сказал он после долгой паузы.

Отец сплюнул.

– А я уж подумал, с автомастерской мне, наконец, поможешь. А что? Давай оставайся. Мне руки твои вон как нужны! – он провел ладонью по шее. – И эта твоя пусть остается. Поженим вас. Хочешь?

– Не могу, батя.

– Из-за бабы этой, да?

– Да какая же она баба?

– Все они одинаковые, сын, – отец глубоко, несколькими толчками, затянулся и прищурился. Дым попал в глаза. – А жизнь, она одна, пойми. Тут как в картах. Если правил не знаешь, играешь наудачу. А карты обычно ложатся против.

Митя молчал. Думал.

– А то смотри, тут еще одна тебя дожидается, – отец усмехнулся. – Забыл, наверное, уже любовь свою первую? До сих пор, как мимо дома идет, на цыпочки встает,