Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

общем собрании. Присутствовал весь штат, включая дежурных врачей и администрацию. Зал был набит битком, что случалось в исключительных случаях. Стульев хватило не всем, опоздавшие стояли в проходах и вдоль дальней стены; в помещении было так душно, что пришлось открыть окна, несмотря на непогоду снаружи.

Главврач не повышала голоса и не переходила на личности, и именно поэтому ее речь произвела на всех такое сильное впечатление. Каждый узнавал себя в том или ином примере; каждый примеривал на себя обстоятельства, в которых мог оказаться, общайся он с Гулько более тесно или окажись в субботу вечером в приемном покое или операционной.

В заключение Фаина Кузьминична сказала, что на этот раз решила обойтись без увольнений, однако виновные получат выговоры и предупреждения: в случае повторного нарушения должностных инструкций или субординации они будут уволены независимо от стажа и заслуг перед стационаром.

– Есть вопросы, товарищи? – спросила главврач.

Ответом была тишина.

– Тогда будем считать, что выводы сделаны и подобное не повторится. Собрание объявляю оконченным. Все свободны.

– Погоди-ка, Фая! – раздался знакомый голос, и к сдвинутым вместе столам, образующим трибуну, вышла, хромая, сестра-хозяйка. – Дай мне сказать.

– Глаша, это уже лишнее! – с досадой сказала главврач, но та на нее даже не взглянула.

При виде Глафиры Петровны меня охватило раздражение; я не забыла ее «теплый прием» в день приезда. Розыгрыш, который она устроила, был из разряда тех, какие не прощают даже ребенку. К счастью, мы сталкивались нечасто, но даже эпизодические встречи с этой едкой как селитра старушкой оставляли в душе неприятный осадок.

Глафира Петровна обвела зал глазками-бусинками, задержав взгляд на мне. Сердито тряхнула головой, отчего несуразно большой колпак, который она носила, сполз ей на брови, и неожиданно громким голосом, которого я в ней не подозревала, выдала следующее:

– Я так скажу: распустились! И напрасно ты, Фая, с ними церемонишься. Эдак от прежнего порядка ничего не останется. Кадры, конечно, надо беречь, но, если эти тебя не уважают, гнать их надо в шею!

– Ну будет, будет, – натянуто улыбнулась главврач. – Чего разбушевалась? Уже все сказано, давай отпустим докторов, их пациенты ждут.

– Вот, к примеру, эта красавица! – Сестра-хозяйка ткнула в меня пальцем. – Не знаю, какой она врач, плохой или хороший, но кто ей позволил лупить по мордасам коллегу мужеского пола? Сама недавно видела, собственными глазами! Где он есть? – Она привстала на цыпочки. – Ага! Вон сидит, за спины товарищей прячется. От меня не спрячешься, я к тебе, товарищ, обращаюсь.

Смешки, вначале тихие, становились все громче по мере того, как Глафира Петровна развивала свою мысль. Я сидела, словно пригвожденная к позорному стулу, и чувствовала, как полыхают щеки. Я словно находилась в кошмарном сне и не могла пробудиться. «Это не может происходить на самом деле. Почему Фаина ее не остановит?!.»

– Чего глаза отводишь? Может, этот красавец – твой муж? Не муж, я личное дело смотрела. Значит, любовник. В Ленинграде о морали вряд ли слыхали. Потому и ведешь себя как вокзальная девка, позоришь звание врача.

Я вскочила так резко, словно меня подбросила пружина, и с негодованием воскликнула:

– По какому праву вы говорите мне «ты»? По какому праву афишируете то, что вас не касается, да еще в таких выражениях? Если кто и ведет себя неподобающим образом, так это вы, Глафира Петровна. Вы хотели унизить меня, но унизились сами. Мне стыдно за вас. И за вас тоже! – Я повернулась к Фаине Кузьминичне. – За то, что допустили это безобразие, что позволяете своим любимчикам публично ронять ваш авторитет. После такого мне ничего не остается, как…

Не договорив, я выбежала из зала. Кто-то крикнул, чтобы я вернулась, но я, от души хлопнув дверью, понеслась по коридору. Прочь, скорее прочь отсюда! Завтра же уеду, заявление по почте отошлю, с меня довольно. Как была, в медицинском халате, без плаща, я перебежала через дорогу, влетела в вестибюль и, не дотерпев до своей комнаты, разрыдалась.

Татьяна Ильинична, замещавшая Клавдию Прокопьевну, вышла из-за конторки и встревоженно спросила:

– Зоя Евгеньевна, что случилось?

– Ничего, – выдавила я. – Все нормально.

– Да где ж нормально? Вы так рыдаете, словно…

– Оставьте, я сам, – послышался знакомый голос.

Вахидов подхватил меня под руку, и я безропотно пошла за ним. Ничего не видя от слез, опустошенная, растерянная, я испытала странное облегчение, что, несмотря на все ужасное, что случилось в зале заседаний, нашелся тот, кто последовал за мной, чтобы утешить.

Вахидов привел меня в свою комнату, усадил на кровать, дал платок, придвинул стул и сел, не говоря ни слова.

– Ох, Рустам, что же я наделала…

– Вы поступили правильно, Зоя. Давно надо было поставить сестру-хозяйку на место.

– Я думала, вы ее тоже жалеете, как Клавдию Прокопьевну…

– Какое может быть сравнение? Глафира Петровна всем изрядно надоела. Думаете, вы единственная, кого она вывела из себя? Но только вы смогли высказать ей правду.

– Фаина Кузьминична не простит мне ни того, как я обошлась с ее подругой, ни того, что я прилюдно обвинила ее в кумовстве. Да я и сама здесь не останусь после того, что случилось.

– Фаина Кузьминична не самодурка и способна объективно оценивать ситуацию, поэтому не только вас не уволит, но и не подпишет ваше заявление. Уход одного за другим двух невропатологов приведет к разбирательствам в облздраве. Возмущенные пациенты начнут писать жалобы. Ни один здравомыслящий главврач этого не допустит, а Фаине Кузьминичне в здравомыслии не откажешь.

– Я здесь не останусь! – запальчиво повторила я. – Вот вы бы смогли?

– Не смог бы, – честно ответил Вахидов. – Но я бы и не довел до такой ситуации. Я уже говорил, Зоя, что вы чересчур эмоциональны. Отсюда ваши неприятности.

Я отвернулась, сознавая, что он прав. Глаза снова защипало от слез.

– Вы в самом деле дали Игорю пощечину?

Я кивнула, по-прежнему избегая на него смотреть.

– Так вот почему он съехал так неожиданно. А я все гадал, из-за чего такая спешка.

– Съехал? – быстро спросила я. – Когда?

– Позавчера вечером. Вы разве не заметили его отсутствия в общежитии?

– Последние два дня я почти не выходила из своей комнаты.

– Я обратил внимание, что у вас напряженные отношения. Что произошло?

– Да ничего не произошло! Просто он в меня влюблен и из-за этого делает глупости.

– Влюблен? – озадаченно переспросил Вахидов. – Вы уверены?

– Уверена, – сердито ответила я, жалея, что затронула эту тему.

– Странно. Я был уверен… Неужели Игорь признался вам в любви?

– До этого не дошло. Но я знаю наверняка, потому что… – я осеклась. – В общем, знаю.

– Его чувства взаимны?

– Вы проявляете чрезмерное любопытство,