Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Франция нам не указ, и все, что ни шло к нам оттуда, было и будет для нас гибелью! – горячо прервал его князь Ларион. Воспитанный в Англии, он какою-то английскою ненавистью не любил Францию. – Я бы попросил вас объяснить мне, много ли мы выиграли от наполеоновских порядков, привитых к нам Сперанским?

Блестящий полковник никогда об этом не думал, да и не имел никакого ясного представления о том, какие такие порядки привил к нам Сперанский. Но он тотчас же пустил в ход свою особую улыбку, которая должна была говорить его собеседнику, что он многое имел бы представить по этому поводу, но находит это по некоторым соображениям неудобным в эту минуту.

– Я плохой диалектик, князь, – со скромным наклоном головы проговорил он, – а с вами и подавно. Я позволю себе заметить только то, что сделанное Сперанским – совершившийся факт и его не переделаешь… – Анисьев даже вздохнул, как бы очень сожалел, что Сперанский именно сделал это. – А затем остается одно, по-моему, признать то, что есть, 5-avec une obéissance passive… – И он вздохнул еще раз.

– Et vous faites très bien, cher comte, – воскликнула неожиданно Аглая Константиновна, с тревогою следившая за этим разговором, – продолжайте так хорошо думать et vous ferez une belle carrière-5!

Точно кочергою по лбу хватила она его… «Господи!» – чуть не вскрикнул он громко и покраснел по самую маковку.

«Хороши оба!» – сказал себе князь Ларион, вставая с места и отправляясь к столу, за которым Надежда Федоровна без кровинки в лице разливала чай по чашкам, едва не выпуская каждый раз чайника из своих дрожавших рук.

– Вы, кажется, нездоровы? – сказал он, заметив ее расстроенный вид.

– Ничего-с!.. – Она вдруг засмеялась судорожным смехом. – Я когда-нибудь так за самоваром и умру…

Он поглядел на нее с изумлением…

Она долила последнюю чашку и выбежала вон.

Князь хотел что-то сказать, дать приказание… но опустился в кресло, задумался и забыл.

А Аглая Константиновна, едва он отошел, наклонилась к Анисьеву, моргая бровями, и таинственным шепотом проговорила:

– Надеюсь, что мы вас теперь удержим… на некоторое время?

Он опустил глаза и поклонился.

– Завтра, вы знаете, у нас spectacle de société… Du sérieux; Hamlet6… Вы знаете пьесу?

– Hamlet de Shakspeare, кто же ее не знает?

И он снисходительно приподнял плечи… Он, впрочем, никогда не читал эту «пьесу»…

– Attendez7! – игриво подмигнула княгиня. – Lina!

Княжна подошла:

– Графу, ma chère, будет, я уверена, очень приятно, – объявила ей совсем уже расходившаяся Аглая, – если бы ты прочла ему что-нибудь из твоей роли?.. Le comte est un homme de goût, il jugera8, хорошо ли ты говоришь?

Лина вся вспыхнула… Сметливый воин рыцарски пришел к ней тотчас же на помощь:

– Ни за что, княгиня! Я хочу сохранить в целости всю горячку моего восторга, toute l’incandescence d’enthousiasme dont je suis capable9, – вычурно выразился он, – к минуте появления завтра княжны на сцене.

Бедная девушка повела на него невольно благодарным взглядом.

– А кто играет у вас главную мужскую роль? – поспешил он спросить ее, чтобы не дать «невозможной» ее матушке возможности настаивать.

– Un monsieur Goundourof, un voisin de campagne10, – отвечала все-таки за нее невозможная матушка будто извинявшимся за что-то голосом.

Лина воспользовалась этим – она насилу удержала прилившие к глазам слезы – и отошла опять к Софье Ивановне. Хозяйка и ее гость остались вдвоем в углу гостиной… Разочарованный «бригант» как сквозь землю провалился. Ашанин и Гундуров исчезли уже давно. Присутствие нового лица, «петербуржца», «придворного», разогнало и остальную московскую молодежь. Сама Ольга Елпидифоровна не сочла нужным соваться с первого разу на глаза приезжему и не прерывала его приятного 11-tête-à-tête с будущею belle maman-11; бойкая отоба где-то хохотала на другом балконе с приятельницами своими, пулярками, и науськивала, по обыкновению, друг на друга своих двух «фофанов», как называл Ашанин Мауса и Ранцова.

После чая в гостиной, кроме князя Лариона, остались лишь Свищов, обыгравший в пух Софью Ивановну, да приятель его Елпидифор, усевшийся с ним на шесть королей «в пикетец по маленькой»… Игравшие дамы разошлись по своим комнатам. Лина пошла проводить Софью Ивановну.

– Вы давно знаете этого… графа, милая моя? – спрашивала ее та по пути.

– Я его совсем не знаю, – поспешила она ответить.

– Гм… Я хотела сказать: ваша maman… Давно она с ним знакома?

– И она его не больше знает, чем я. Он всего раз зимою был у нас с визитом… Но maman, – примолвила, как бы объясняя что-то, Лина, – очень хорошо знакома была с его матерью в Риме…

– В Риме… с матерью! – повторила Софья Ивановна; «вот оно… я предчувствовала!» – подумала она. И, дойдя до своих дверей: – я не знаю, куда мой Сережа девался? – промолвила она с беспокойством в голосе.

Княжна вдруг прижалась к ней, обвила ее шею рукой:

– Пошлите за ним! – дрожал и прерывался ее голос. – Я боюсь… Мы с ним разговаривали, когда приехал… этот полковник… И я потом ушла, а когда вернулась к чаю, его уже не было. Пошлите за ним! – едва сдерживая слезы, повторила она.

Софья Ивановна схватила ее обеими руками за голову и крепко, крепко поцеловала:

– Я его сейчас добуду! – сказала она. – А вы, моя милая, ступайте теперь назад!.. Чтобы нас с вами за двух заговорщиц не приняли!

Гром уже не «погромыхивал» – он ударил. Софья Ивановна владела опять всею силой воли, всею энергиею своею.

Она тотчас же послала горничную «добывать Владимира Петровича». Та нашла его в их общей с Гундуровым комнате и привела обоих.

Ашанин точно так же, как Софья Ивановна, с первых слов княгини графу Анисьеву догадался о «Фитюлькине»; он увел приятеля своего из гостиной и целый час не мог добиться от него ни слова. Сергей проронил только то, что «приезжего прочат в женихи княжне». Он все время, стиснув зубы и ероша волосы, проходил из угла в угол своей комнаты, натыкаясь на стулья и столы… Когда они вошли к Софье Ивановне, она взглянула в его изменившееся лицо и, не вымолвив ни слова, обняла его за голову и крепко поцеловала в лоб, как княжну… Потом усадила и сказала:

– А теперь довольно! Приди в себя!.. Авось-либо, Бог милостив, устроится!.. А нет – терпи, ты мужчина!.. Она сумеет терпеть, отвечаю тебе!..

Эти слова подействовали на него более, чем все увещевания Ашанина.