Монгольский след - Кристиан Гарсен

них и находится под домиком, где мы с тобой были, и я уверена, такой же есть где-то в лесу, куда наведывается Гэирг. Бабушка приезжала этим летом, и Дианда говорил с ней. Не знаю, что именно там было сказано. Говорила с ним одна, без посредников: она сама достаточно сильна, чтобы общаться с духом озера напрямую, без меня и Гэирга.

— Что касается меня, — сказал Ванлинь, — думаю, мой дедушка был шаманом, хотя я в этом и не уверен.

— Тот самый, из книги?

— Да. Я уже упоминал — он пропал в лесу. Подозреваю, его заманил туда зов, слышный лишь ему одному, как это, если не ошибаюсь, случается у шаманов. Говорят, шаманский дар переходит от деда ко внуку.

— Значит, ты тоже можешь стать шаманом?

Ванлинь пожал плечами.

— Если мой дедушка действительно был им и если его способности передались мне, то это возможно. Но вот когда я ходил прогуляться в лес с тобой, а потом, сегодня, в одиночку — должен признать, что совсем ничего такого не почувствовал, разве что эстетическое удовольствие получил…

— Так уж и ничего, ты уверен? — спросила Ирина с легкой усмешкой.

— Нет, ну, было еще ощущение тихого ужаса, это правда… Но немного струхнуть там пришлось, кажется, не только мне одному?

— Потому что я тебя сопровождала, вот и всё, — ответила она неожиданно серьезно. — Не исключено, что это чувство ужаса предназначалось только тебе. Возможно, оно было послано тебе как испытание. И если бы ты смог победить его, то получил бы пропуск в иной мир и обнаружил бы в себе талант шамана.

Ванлинь рассмеялся.

— А может, наш страх тогда предназначался тебе: ты должна была перебороть его, чтобы пройти в заколдованное место, которое ты искала — в которое ходит Гэирг. Или же он был послан сразу нам обоим…

— Ты прав, — пробормотала Ирина. — Зря мы тогда не пошли дальше.

— Нет, — продолжил Ванлинь, — думаю, из меня такой же шаман, как писатель — если не хуже. У моего деда просто поехала крыша, вот и всё, это не сделало его шаманом, а уж его внука тем более. И я вот люблю писать истории без начала и без финала, просто ради удовольствия, мне нравится выстраивать их, нырять в них с головой, но разве это делает меня писателем? Пока что не знаю.

— Ты когда уезжаешь? — спросила Ирина.

— Послезавтра утром. Доберусь до Улан-Удэ, а там сяду на поезд до Улан-Батора. Навещу там двоюродного брата: не виделись с ним уже лет пятнадцать.

Ирина взглянула на него удрученно.

— А мне вот надо ехать завтра, рано утром. Мои родители сейчас здесь, нам надо вернуться в Иркутск. Сама-то я собиралась уехать позже. Кажется, у них какие-то проблемы на раскопках.

Ирина, замолчав, опустила печальный взгляд на пол, Ванлинь тоже не знал, что сказать. Он готов был признаться себе, что, хотя приехал сюда всего на несколько дней и прекрасно понимал, что рано или поздно им с Ириной суждено попрощаться, он все же не мог себе представить, что это произойдет на самом деле. Все эти дни он жил, совершенно не заботясь о текущем времени, словно совсем маленький ребенок, свободный от груза прошлого и беспокойства о будущем.

— Ты уже уезжаешь… Очень жаль… — смог он, наконец, выговорить. — А ведь могли бы еще вместе прогуляться завтра…

Вновь повисла тишина.

— Будешь думать обо мне? — спросила вдруг Ирина, подняв голову и погружая взгляд в глаза Ванлиня.

Четверть секунды Чэнь-Костлявый поколебался. У него было ощущение, что ее слова напоминают признание в любви, и это его немного смутило. Тем не менее он чувствовал к этой странной недоступной девчушке с почти белыми волосами и большими грустными глазами, такой то милой, то неуклюжей, тревожное влечение, отрицать которое он не мог.

— Конечно же, я буду думать о тебе, — сказал он негромко, не сводя с нее глаз. — Ты не из тех, кого так просто забывают. Мы могли бы переписываться, если хочешь. Вернее, будем переписываться обязательно.

— Я должна идти, — произнесла Ирина вдруг.

Она наклонилась к Ванлиню и поцеловала его в губы.

— Не забывай меня, — сказала она.

Затем повернулась и выбежала за дверь, оставив Ванлиня совершенно ошеломленным, с колотящимся сердцем.

Тесная комнатушка погрузилась в густую звенящую тишину. Ванлинь поднялся, подумал и снова сел, опять встал, прошел несколько шагов от стола к кровати, затем от кровати к столу и снова присел. Тогда-то и вспомнил, что они не обменялись ни адресами, ни телефонными номерами. Вскочил и торопливо вышел. Помчался наугад по пустым и темным улочкам поселка, не зная, где искать Ирину: он ведь даже не спросил, где она тут живет. По пути никого не встретил. Спустя минут десять, когда у него появилось ощущение, что бежит по тем же переулкам второй раз, пересекает те же занесенные песком пустыри, несется вдоль тех же изб с давно погасшими окнами, он сдался. Но прежде чем вернуться к себе, направился на узкий песчаный берег, где пару дней и целую вечность назад Ирина впервые заговорила с ним, слегка при этом напугав. Серп луны был совсем тонким, в почти полной темноте с дружным ритмичным шелестом набегали и откатывались невозмутимые волны. Внезапный легкий бриз заставил его вздрогнуть. Кое-что показалось ему странным. Напрасно вглядывался он в темень над озером. Хижина испарилась.

III. Перевоплощения лисов

1. Вечный круг смертей и рождений

Овечки облаков пощипывают небо, сквозь полуоткрытые окна машины посвистывает ветер, степь разворачивает перед ними виды, убегающие в невероятную даль, над краем земли нависает кажущийся отсюда полупрозрачным кряж Дулаан-Хайрхан-уул (чтобы сообщить его название, Самбуу пришлось кричать, перекрывая рев мотора), где-то у его подножия лежит поселок Дойна-Баруул, а уж, надеюсь, неподалеку от него живет семья кочевников, которую мы собираемся навестить. Рядом с переводчиком нависает над баранкой Дохбаар, во все горло подпевающий слащавым мелодиям монгольской эстрады, льющимся из магнитолы, — слегка мучительным, конечно, но, если подумать, всё же более сносным, чем американский сироп, которым он порой полощет нам мозги. Мы с Ванлинем сидим позади, он торопливо строчит в записной книжке цепочки иероглифов, я же плаваю взглядом по зеленым однообразным просторам, посреди которых мы проезжаем. Воображаю себе, какими бы увидел бы нас парящий в небе орел: на бескрайней зеленой плоскости, где-то нигде — упорно ползущая почти по прямой грязно-зеленая машина с облачком рыжеватой пыли позади нее. Представляю себе, что это тот самый орел, о котором мне говорил Ванлинь, — Лелио Лодоли: красивое имя