Хорошая женщина - Луис Бромфильд

он вовсе не был в Китае. Это была такая старая история, что Эмма привыкла верить в нее, а теперь она с ужасом увидела, что им придется говорить об этой давнишней выдумке. Он вовсе не был в Китае и не был убит разбойниками. Вот он вернулся и сидит перед ней, и не может же она вечно держать такого человека, как Джэзон, взаперти в доме. Город увидит его…

Она снова расплакалась.

— Ну, ну, Эмма! — пытался он успокоить ее, нежно поглаживая ей руки. — Не принимай этого так близко к сердцу. Ты, ведь, рада, что я вернулся?

— Не знаю… я не знаю. Ты ничего хорошего не заслуживаешь — даже слез, после того как ты так обошелся со своей женой. Не думай, что я плачу от радости по поводу твоего возвращения. Совсем не то. Мне следовало бы выгнать тебя. Я и сделала бы это, будь я обыкновенная женщина.

Ей вдруг стало ясно, что опять ей придется взять все в свои руки, включая Джэзона. Она видела, что он остался таким же никчемным, каким всегда был. Женственная мягкость оставила ее, она вдруг села прямо, высморкалась и сказала:

— Вот как обстоит дело, Джэзон: когда ты уехал, я сказала всем, что ты отправился по делам в Китай; когда же ты не вернулся, я стала говорить, что не получаю от тебя писем, и что, стало-быть, что-то случилось с тобой. Видишь ли, я делала вид, что вначале регулярно имела от тебя известия, потому что… потому что я хотела защитить тебя и потому что… мне было стыдно. Я не хотела, чтобы люди думали, что ты покинул меня после того, как все предостерегали меня против тебя. И тогда Эльмер…

— А как он поживает? — спросил Джэзон, — «разварная баранина», как я называл его.

— Подожди, Джэзон, дай мне досказать. Постарайся слушать меня внимательно. Так вот, Эльмер побудил правительство предпринять розыски…

— Правительство искало меня? Само правительство Соединенных Штатов?

В его голосе звучала удовлетворенная гордость.

— Да… Обрыскали из-за тебя весь Китай.

Джэзон усмехнулся.

— Счастье, что они искали в Китае, когда я все время был в Австралии.

— И тогда решили, что ты убит бандитами… Я надела траур и принялась зарабатывать для себя и Филиппа.

— Что же, старый святоша Эльмер не помог тебе? Я бы не уехал, если бы не знал, что он достаточно богат, чтобы позаботиться о тебе.

— Эльмер скуп, а кроме того, я не хотела, чтобы он жалел меня и все время повторял: «Я говорил тебе!» — каждый раз, когда я попрошу у него хотя бы один доллар.

— А Филипп? Ты еще ничего не рассказала мне о нем.

— Дойдет и до него. Сначала покончим с другим вопросом. Видишь ли, Джэзон, нам нужно что-нибудь предпринять по поводу моей тогдашней лжи… то-есть, собственно, это совсем не была ложь, потому что я прибегла к ней ради тебя и Филиппа, чтобы защитить вас обоих.

— Да, это немного неудобно.

Джэзон посидел минуту молча, стараясь заставить работать свой порхающий ум. Наконец, он сказал:

— Тебе не следовало прибегать к этой лжи, Эмма!

— Я объяснила тебе, что ее вызвало. Если люди не поймут меня, бог поймет.

— Послушай, Эмма, не заводи эту песенку… Я этого и раньше не переваривал… Ты не истекающая кровью мученица.

Она поглядела на него с внезапным подозрением.

— Джэзон, где это ты научился так разговаривать?.. Откуда у тебя все эти странные слова?

— Из Австралии, я полагаю… там мне приходилось иметь дело с людьми невысокого пошиба. — Он внезапно встал. — Эмма, я не могу больше сидеть в темноте. Я не способен рассуждать в могиле.

Он подошел к окну и поднял шторы. Потом огляделся в комнате, наполнившейся угасавшим зимним светом.

— Удивительно, как здесь ничто не изменилось! Все по-старому… — Его взгляд упал на стену над камином. — И ты все еще хранишь мой портрет, Эмма! Это мило с твоей стороны.

Она приготовилась опять заплакать.

— Это все, что у меня было…

Он с восхищением уставился на собственный портрет.

— А ведь и я почти не изменился! Трудно поверить, что этот портрет сделан двадцать шесть лет тому назад.

Он вынул карманное зеркальце и начал сравнивать свои черты с чертами на увеличенной фотографии. Он говорил правду. Время не оставило следов на его гладком благообразном лице. Только волосы поредели, но сохранили свой темный цвет. Глядя на них, Эмма вдруг подумала, что он, вероятно, красит их так же, как и щегольские усы. И внезапно ее охватил страх, что она, пожалуй, кажется теперь старше его.

— Я немного облысел, — сокрушенно заметил он, — но не так уж сильно.

— Джэзон, — строго произнесла она, — Джэзон… прежде всего мы должны обсудить… обсудить… то дело. Кто-нибудь видел тебя?

— Нет, не думаю.

Он спрятал зеркальце с несколько встревоженным видом, так как заслышал старую властную нотку в ее голосе.

— Ты должен что-нибудь придумать… ты в таких вещах ловчее меня.

Он поглядел на нее с беспомощным видом.

— Что же мы можем сказать?.. Допустим, ты скажешь, что я потерял память… что меня ударили по голове. — Вдруг яркий свет озарил его физиономию. — Я, действительно, упал на пароходе вскоре после отъезда. Я свалился с лестницы, и три дня ничего не соображал. От такого падения легко потерять память… Такая вещь могла случиться.

И он обрадованно продолжал:

— Да, я мог потерять память, не знать, кто я и откуда, а потом, через двадцать шесть лет я снова упал… как?.. ну, упал с сеновала на моем ранчо в Австралии! А когда я пришел в себя, я вспомнил все, — вспомнил, что у меня жена в Америке. Это верно, это могло случиться. Я читал о таких вещах.

Слушая его, Эмма сознавала все неправдоподобие этой истории, но она знала, что только героическими мерами можно спасти положение. Чем смелее рассказ, тем лучше. Такие вещи, действительно, случались. И она могла положиться на Джэзона в том, что он придаст этой истории убедительность. Единственная опасность была в том, как бы он не перестарался.

Порхающий ум Джэзона работал проворно.

— Погляди, — сказал он, — вот и шрам!

Он нагнулся и показал жене свое лысое темя.

Эмма укоризненно взглянула на него. Наплыв чувства уже оставил ее, и она снова владела собой.

— Послушай, Джэзон, — сказала она, — я не забыла, откуда у тебя этот шрам. Он был у тебя всегда. Это память о пивной Хенесси.

На секунду он смутился.

— Вот что, Эмма! Не заводи этого разговора в первую же минуту моего возвращения домой…

Его воображение