Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич
Четверть века назад. Книга 1 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
– Граф Анисьев! – громко возгласил бежавший доложить о нем официант.
– Кто такой? – быстро отрываясь взглядом от сыгранного хода, спросила Софья Ивановна окружную.
Та повторила фамилию.
Софья Ивановна увидела входившего незнакомого ей военного, услышала ликующее приветствие Аглаи: «cher comte!..»
– «Вот он, Фитюлькин»! – кольнуло ее как ножом в сердце, и карты запрыгали пред ее глазами, будто камешки в калейдоскопе…
Княжна между тем прошла прямо в покой дяди.
Комнаты его были не освещены; только в конце их, сквозь открытый настежь ряд дверей, светили зажженные свечи под зеленым абажуром на большом столе библиотеки, и князь Ларион, опершись щекой об руку, читал у этого стола.
Он поднял глаза, услыхав шаги…
– Hélène! – вскрикнул он, бессознательно скидывая с головы бархатную шапочку, которой он прикрывал, по заграничной привычке, свои инде уже редевшие волосы.
– Я, дядя! – отвечала она, останавливаясь у стола против него с опущенными взглядом и руками.
Он тотчас же догадался:
– Он приехал?
– Да, сейчас! – отвечала Лина.
С жадным восхищением, с ноющею болью в груди глядел на нее князь Ларион:
– Ты иначе бы и не вздумала навестить меня, узнать, жив ли я еще!
– Вы от всех удалялись, – печально проговорила она, – я думала, вы… не хотите меня видеть…
Глаза его загорелись мгновенно, как два пылающие угля:
– Я не хочу тебя видеть?..
Она дрогнула под этим огненным взглядом и невольно отшатнулась от стола…
Он это заметил, поник головою и тяжко, тяжко вздохнул:
– Скажи: не могу… не в силах!.. Да, мне тяжело, признаюсь…
– Дядя, неужели я чем-нибудь могла?.. – она не договорила.
Он не смел поднять снова глаз:
– Нет, но ты знаешь… в мои годы привычка – жизнь… Вспомни, мы не расставались два года… Я был для тебя… я думал… я надеялся… после отца единственный! – говорил он прерывающимся голосом.
– Да, дядя, – тихо ответила Лина, – я вас так и почитала; после бедного папа вы один были у меня.
– А теперь, теперь, – прервал он неудержимым возгласом, – разве я один?..
– Это… совсем другое!.. – чуть слышно промолвила она и вся зарделась…
– Да, конечно, это… «совсем другое»! – повторил он как бы про себя, язвительно и горько усмехаясь. – Да уверена ли ты, по крайней мере, что он тебя любит? – кинул он ей почти злобно.
Она гордо подняла голову:
«А вы как же полагали?» – говорил ее не улыбавшийся взгляд.
Он смущенно глянул на сторону и замолк.
– Так этот… господин изволил прибыть, говоришь ты? – начал он спокойнее. – Что же мне теперь делать, по-твоему?..
Вся краска мигом сбежала с лица княжны:
– Этого я не знаю! – также гордо и печально ответила она. – Вы мне обещали… а там как вам угодно будет!
Она повернулась и пошла…
– Hélène! – он кинулся за нею. – Милая моя, я тебя огорчил!.. Прости меня, – я болен, нервен… нервен стал, как старая баба, – примолвил он с натянутым смехом; – не уходи так! Дай руку в знак прощенья!.. Я сейчас сойду вниз…
Она протянула ему на ходу руку – и скрылась в темени неосвещенных покоев.
Князь Ларион прошелся раза три по комнате, хрустя пальцами и щурясь с каким-то мучительным выражением, позвонил своего камердинера и принялся одеваться.
Через час времени Vittorio постучался в двери комнаты княжны и на ее спрос отвечал, что «madamela princesse mère6» послала его доложить ей, что чай подан.
Она сошла в гостиную. Князь Ларион уже был там, одетый по-вечернему, во фраке, и вел спокойно, несколько свысока, беседу с графом Анисьевым.
XXXII
– Ma fille1! Вы с ней знакомы? – проговорила княгиня при входе Лины, сладко улыбаясь приезжему и в то же время кидая искоса на дочь недовольный взгляд за то, что она так медлила явиться.
Молодой человек поспешно встал и отвесил княжне безмолвный и низкий поклон.
Она, в свою очередь, учтиво ответила ему наклоном головы, повела взглядом кругом, как бы ища кого-то, и отошла к игорному столу, за которым сидела Софья Ивановна.
Аглая Константиновна вспыхнула как пион… Анисьев не моргнул бровью.
Он был мастер владеть собою. Это и его такт, его необыкновенная сметливость выдвинули его по службе еще более, чем покровительство сильного дяди… Анисьев родился честолюбцем. Внук выслужившегося гатчинского офицера, в один счастливый для него день необычайной милости пожалованного зараз генерал-адютантом, графом и поместьем в две тысячи душ в Могилевской губернии и затем забытого в каком-то совете во все продолжение следующего царствования, – Анисьев лишился отца своего еще в малолетстве. Отец этот, отставной гусар, «ёра и забияка» времен Бурцевых2, во всю свою жизнь сделал одно умное дело, – а именно женился из-за пари, в пьяном виде, на старой, но энергичной и умной деве, матери нашего полковника, – и весьма скоро затем, допившись до чертиков, умер, не успев домотать до конца своих могилевских крестьян. Вдова его, при помощи своего брата, уже тогда стоявшего в большой милости, успела уплатить большую часть мужниных долгов. Сына на тринадцатом году отдала она в пажеский корпус, отлично выучив его пред тем французскому и немецкому языкам и «хорошим манерам», – что и положило прочное основание для всех ожидавших его впоследствии успехов в петербургском свете. В корпусе товарищи, между которыми он никогда не был популярен, но из которых всегда делал, что хотел, предсказывали ему блестящую карьеру, а начальство постоянно отличало его, как «будущего образцового гвардейского офицера». И он вышел им действительно – вышел именно в том смысле, в каком разумели это военные требования того времени. Завистники – а у него было их немало – уверяли, что первое, чем обратил он на себя внимание высшего начальства, было будто бы некое соображение о «ленчике»[25], изложенное-де им на двенадцати кругом исписанных листах, которое по рассмотрении оного в особом комитете было-де одобрено и принято к руководству, автор же его награжден за отличие чином вне правил. Это была, разумеется, чистейшая выдумка, но в которой Анисьев, со свойственной ему сообразительностью, не видел ничего для себя вредного, – напротив, и сам, смеясь, рассказывал о ней во влиятельных кружках… На двадцать седьмом году от роду он взят был из полка в свиту и сразу попал в «дельные». Скоро стали давать ему особенно
