Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Ману отлично понимает это.

III

Имение барона было одним из самых крупных л Финляндии. В его владении находились огромные земли. Хозяева имения, происходившие от именитого дворянского рода, известного еще со времен шведского господства, отличались высокомерным нравом.

Сама усадьба была расположена чуть в стороне от дороги. По-барски подбоченясь на пригорке, господские дома властвовали над всей округой.

Между имением и большаком, у самой дороги, было небольшое озеро, на берегу которого темнел ельник. С ним были связаны какие-то таинственные истории, и с давних пор в народе шла о нем нехорошая молва. Ману вспомнились слышанные от стариков рассказы. Вихтори, видимо, тоже стало не по себе, и он с опаской оглянулся на оставшийся позади лесок.

Сразу за ельником начиналась проселочная дорога к усадьбе. На повороте кобыла вдруг метнулась в сторону, испугавшись чего-то. Вихтори даже подумал, уж не передался ли лошади его суеверный страх. Но в тот же момент он увидел перед собой человека в серой суконной тужурке, с винтовкой в руках. Тихо, но настойчиво человек спросил:

— Кто вы такие?

Услышав ответ, он пропустил их и пробормотал вслед: езжайте, езжайте, там как раз нужны люди.

— Зря, кажется, едем, — проговорил Вихтори. — Теперь не до работы. — И он сердито добавил: — И что это за часовой тут на дороге...

Спустя минуту Вихтори прикрикнул на лошадь, срывая на ней досаду:

— Плетется как мертвая! Но-о, пошла живей!..

Подстегнутая кобылка быстро домчала их до усадьбы. Во дворе Вихтори привязал лошадь, дал ей охапку сена и накрыл попоной.

Когда Ману поднялся из Саней, стало видно, какой он длинный и тощий. Ростом — настоящий мужчина, сложением — паренек. Подхватив сумки — одну на плечо, другую под мышку, — Ману бегом направился в большую избу.

Там за столом было полно мужиков. Они не обратили никакого внимания на вошедшего. Ману остановился у порога, снял мохнатую шапку и стряхнул с валенок снег. Льняные волосы волной упали на лоб, и он привычным движением откинул их назад.

Пехтор только что заходил в людскую и объявил, что все работающие на вывозке должны подготовиться к дальней дороге, быстро привести в порядок лошадей и сани. Остальные отправятся в амбар затаривать в мешки рожь и овес.

Перевозка зерна была привычным делом. Каждой осенью длинными вереницами свозили на подводах зерно в Турку, на элеваторы.

— Куда же путь? — полюбопытствовал старый торппарь Исо-Ранила, по прозвищу Большой.

— Нас мобилизуют на перевозку воинского продовольствия, — сухо ответил управляющий. Он не любил разговаривать с торппарями.

Слова пехтора озадачили торппарей. Военные перевозки означали войну. Подозрительно и то, что по усадьбе сновали какие-то вооруженные люди.

Спустя пару часов сани были нагружены, и длинный обоз потянулся не в Турку, а в другую сторону, на север, к Ботническому заливу. «Это неспроста», — думали батраки.

Ману вместе с другими грузил зерно, а когда подводы тронулись в путь, его послали в сарай колоть дрова.

На улице дул сильный ветер, пошел мелкий, колючий снег. Начиналась пурга.

В центре имения стояло два господских дома — старый и новый. Старый был низкой деревянной постройкой, выглядевшей старомодно и неказисто рядом с современным двухэтажным каменным зданием с застекленными верандами.

Окна старого дома были завешены шторами, за которыми лишнего не разглядишь. Видно было только, что в доме много цветов и большие люстры. А в новом здании и того не увидишь — оно все утопало в зелени, ветвистые деревья укрывали его от посторонних глаз.

Зато все хозяйственные постройки были хорошо знакомы Ману — конюшни и скотные дворы, подвалы, амбары и склады, риги и сенники на дальних полях, дровяные сараи, кузницы и навесы для машин. Эти постройки тянулись от имения длинными рядами. Во многих из них Ману уже успел поработать. Здесь познавал оп батрацкую долю, то ярмо, о котором с горечью говорил своим сыновьям старый Вяхяторппа.

Все вечера Ману проводил в просторной людской избе, заполненной разговорами торппарей, тяжелым полумраком и едким махорочным дымом.

Старый барон недавно умер. Незадолго до смерти оп завещал, чтобы его похоронили не на церковном кладбище, а возле имения, в том самом темном ельнике возле озера. Старик словно хотел быть поближе к родному дому, чтобы знать дальнейшую судьбу своей богатой усадьбы. Неужели и его земли раздадут торппарям? Кто знает, о чем думал перед кончиной хозяин...

Последнюю волю старого барона выполнили: в ельнике вырыли могилу и похоронили его там в ветреный зимний день. Торппари наблюдали за похоронами со стороны, собравшись на большаке. Странной, предвещавшей что-то недоброе показалась тогда им эта церемония. И кому, кроме старого барона, могла прийти m голову такая нелепая мысль — лежать не на кладбище, а в священной роще, под косматыми елями древнего мольбища. Но с желанием барона пришлось примириться даже церкви, и священники пришли благословить его прах для предания земле, на которой в былые времена молились поганые иноверцы, принося жертвы своим языческим богам.

IV

Пехтор был тем человеком в имении, с кем батракам из Вяхяторппа приходилось сталкиваться чаще всего. Управляющий назначал арендаторам отработки и распоряжался всем хозяйством. Ману не любил пехтора, особенно за то, что он зло покрикивал на бедняков, стараясь их больно обидеть. И часто совсем ни за что.

Нередко и Ману чувствовал на себе тяжелый, враждебный взгляд пехтора. Он сверлил парня будто насквозь. Мягкое выражение серых глаз Ману становилось тогда суровым, глаза его постепенно темнели, в них зажигался дерзкий огонек.

Пехтор был высокий, худощавый, с крупным вытянутым лицом. Во всем его облике было что-то странное, даже в одежде. Вот и сейчас Ману обратил внимание на новенькую, широкую шапку, которую управляющий положил на стол. Шапка была оторочена черным гладким мехом. На шелковой подкладке красовался желтый ярлык фирмы.

Торппари залюбовались шапкой. Ману повернул голову, чтобы получше разглядеть иностранные слова на ярлыке. Тщедушный и близорукий Рийхи-Кустаа вытянул шею и прочитал по слогам незнакомое слово: «Huxley».

В слове была редкая, необычная для финского языка буква «х», но старый Кустаа знал эту букву и умел ее произносить.

Пехтор сердито взглянул на Рийхи-Кустаа и язвительно передразнил:

— Вот как... Хуксли, значит. Да не Хуксли, а Хаксли, болван.

Ману больно задели слова, которые управляющий бросил