Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Проходя мимо, Аукусти услышал их разговор:

— А ведь Яландера выпустили на свободу, — сказала немолодая женщина, поправляя съехавший с головы толстый платок.

— Это какого же Яландера?

— Да начальника полиции. Видать, угодил императору, что с ним так милостиво обошлись.

— А ты думаешь, такой пост легко получить?

— Да-a, как бы не так...

О том, что бывший нюландский губернатор, начальник полиции барон Яландер выпущен из тюрьмы, в последнее время много говорили. Аукусти тоже слышал об этом, когда в прошлый раз был в Раунистула.

...Отец сидел тогда на своем любимом месте у плиты и грел руки. Говорил он с трудом, и Аукусти отметил про себя, что старик дышал тяжелее обычного.

Рэта хлопотала у плиты. она внимательно прислушивалась к словам Аукусти и думала: «Вот смутьян-то, Господи». Однако вскоре Аукусти заговорил о деле, которое заинтересовало и Рэту.

Аукусти вычитал в газете, что торппари из поместья Лаукко снова подняли шум насчет земли, и теперь ведутся переговоры, чтобы государство выкупило хозяйскую землю и разделило ее между бедняками. И еще газета писала о том, что нынешние владельцы имения Лаукко, выходцы из старинного рода Стандершельд-Нордестам, будто бы согласны продать имение государству за десять миллионов марок.

— Ты слышишь, Энокки? —обратилась Рэта к мужу, лениво растянувшемуся на кровати.

— Слышу, слышу...

— Неужели это правда? — обрадовался отец. — Поняли наконец-то и нас, торппарей... Даже не верится.

— Ни черта не поняли. Просто боятся, — возразил Аукусти.

— А чего им бояться?

— А что их земли могут скоро улыбнуться. Тю-тю! Без копеечки, как в России...

Рэта вновь метнула на мужа сердитый взгляд. Энокки по-прежнему валялся в постели, не проявляя к разговору никакого интереса.

— Энокки, слышишь?

— Да слышу... Не глухой же, — буркнул тот.

— Так ты поедешь? — спросил отец у Аукусти, когда он рассказал, что в Тоттиярви решено провести большую сходку торппарей.

— Не-ет. Пусть Энокки.

— Верно, пусть Энокки едет, — подхватила Рэта.

Но отец недоумевал — какой толк от Энокки, ведь он и рта раскрыть не смеет.

— Мой Энокки не хуже других, зря вы так говорите, — Рэта обиженно вступилась за мужа. — А может, за эту землю еще платить надо, тогда нам и торопиться нечего.

— Рэта права, — согласился отец. — Надо все разузнать, насильно не заставят...

— А мне наплевать на их землю. Ни за деньги, ни даром не надо, — Аукусти махнул рукой. — А Энокки пускай едет, если хочет.

— Да и ты бы мог поехать, заодно навестил бы братьев, — пытался уговорить Аукусти отец.

— А чего их навещать... Добро бы хоть девки, а то подумаешь — парни из торппы. Уж на кого-кого, а на торппарей я, слава богу, насмотрелся.

Отец укоризненно покачал головой: говорит так, словно это и не он рассказал им про сходку в Тоттиярви, куда приглашают всех бывших и нынешних батраков имения Лаукко. В голосе старика прозвучала обида:

— Торппарей ты, Аки, не задевай. Они за эту самую землю дрались, когда рабочих тут еще и в помине не было... — и, повернув к Аукусти раскрасневшееся от плиты лицо, отец строго посмотрел на сына и глухо добавил:

— Да, да, и не поглядывай. Я правду говорю. А дубинная война? Кто тогда поднялся? Те же торппари, земледельцы... Или ты забыл?

Принесенная Аукусти весть поразила старика Карпакко. «Неужто революция сломала даже хозяев такого имения, как Лаукко? Господам, видать, туго приходится, коль они стали настолько сговорчивыми...»

Энокки так и не собрался поехать на сходку, и отец отправился в Тоттиярви один. Его тянуло взглянуть на прежние места и навестить семью брата в Вяхяторппа.

Старик Карпакко гостил там уже целую неделю. Так что Аукусти напрасно ходил сегодня в Раунистула — отец еще не вернулся...

II

Лошадь легонько трусила по укатанной дороге. Все вокруг было подернуто мягкой предутренней дымкой. Снег весело поскрипывал под полозьями.

Ману Вяхяторппа лежал в санях, зарывшись в сено. Ему было тепло и уютно, запах сена будил в душе заманчивые воспоминания лета, а на крутых поворотах, когда сани сильно заносило, у Ману приятно захватывало дух.

Иногда под скрип полозьев он забывался и, уставившись в небо, бездумно следил за кружившимися снежинками.

Изредка рядом раздавался голос Вихтори, понукавшего лошадь:

— Ну-ну, давай...

Вихтори выехал из дому под утро, но все равно приходилось торопиться, чтобы вовремя быть на месте, когда управляющий имением начнет распределять работы.

Ману не выспался, и его клонило ко сну. Вчера он пришел домой поздно — в Рабочем доме ставили самодеятельный спектакль «Смерть Элины». Мартти, брат Ману, участвовал в нем.

В основе пьесы лежало подлинное событие, случившееся очень давно в имении, куда они с Вихтори как раз направлялись. Это был рассказ о некой Элине из дома Суомела и о ее муже, жестоком бароне Клаусе Курки. В припадке ревности барон поджег свой дом, сгорели жена и только что родившийся ребенок... Ману знал дом Суомела. Вон он мелькнул на пригорке за поворотом дороги.

Ману батрачил третий год, и понемногу батрацкая повинность почти целиком легла на его плечи, хотя он был еще мальчишкой. Старший брат Мартти обзавелся семьей и занимался своим хозяйством. Отец был совсем стар, да и много времени у него уходило на общественные дела: батраки выбрали его своим доверенным лицом.

Вот уже миновали последний большой поворот, и скоро подъехали к развилке, где от большака начинается проселок, ведущий к старинному поместью.

Время от времени лошадь всхрапывала и замедляла бег. Тогда Вихтори натягивал вожжи, повелительно покрикивал, и сани начинали скользить быстрее.

Ману при этом на какой-то миг нехотя открывал глаза и еще уютнее свертывался клубочком под шубой, опять предаваясь сладким мечтам о весне и лете... Только жаль, что прозрачная ранняя весна пролетает так незаметно... Интересно, почему именно весной у людей рождаются большие надежды? Хотя весной больше забот и работы — зато тепло и весело на душе. Солнышко светит всем — и бедным и богатым. Зимние же холода сильнее обижают бедняка: тому, кто живет под надежной крышей, холода нипочем. Но теперь зиме скоро конец, а там и до лета рукой подать...

Первыми из теплых стран вернутся скворцы, вестники весны. А когда взовьется в небе голосистый жаворонок, считай,