Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

сцену в умопомрачительной шляпе собственного изготовления, в перчатках по локоть. Лёня, впечатленный, сказал:

– Вот Петрушевская – она эпатирует публику, только поражает, а не стремится быть красавицей в твоем мелком понимании…

Посреди своего концерта она сказала:

– Все, кто хочет уйти, – уходите.

Половина встали и ушли.

* * *

В красноярском зоопарке в клетке сидит большой черный ворон. Табличка гласит, что его охраняет и спонсирует бюро ритуальных услуг.

* * *

Во время телевизионной съемки на книжной ярмарке Non/fiction меня попросили порассуждать о том о сем с Диной Рубиной.

– Как я мечтаю, – говорю я ей, – чтобы сняли документальный фильм о приключениях твоей жизни!..

– О приключениях? – в ужасе переспросила Дина, только что выступившая перед сотнями людей и раздавшая тысячу автографов. – Все приключения моей жизни связаны с тобой! Как с тобой свяжешься, так обязательно какие-то приключения!..

* * *

Одна женщина услышала Седова по радио, позвонила в редакцию и умоляла дать его телефон.

– Вы не подумайте, что раз я в него влюбилась, то буду его преследовать, – объясняла она. – Я замужем. Но у меня муж такой скучный!..

* * *

В развлекательном центре “Атриум” Седов пошел в туалет. Выскакивает изумленный:

– Там все на фотоэлементах! Я только вошел – заиграла музыка, нью-эйдж, расстегнул штаны – ударили барабаны, а когда стал ссать – зажурчали ручьи и запели птицы. Ты пойди, пойди, сама убедишься…

* * *

Меня и Серёжу Седова как детских писателей пригласили в школу на педсовет. Нам стали представлять учителей.

– Неважно, мы все равно никого не запомним, – ласково остановил Седов директора школы.

* * *

Лёня и Седов собрались в Челябинск – играть спектакль по пьесе Тишкова “Водолазы”. Я Лёню предупреждаю:

– Единственное, что я могу гарантировать, что он не запьет. Во всем остальном с ним нужно адское терпение. Он может закручиниться, остановить спектакль посередине и начать сначала, если ему вдруг покажется, что у него не катит, он может заявить, что искусство – это говно, он даже может сказать, что Бог умер…

Лёня, испуганно:

– Какой Бог?

* * *

Нам позвонили в дверь. Лёня открывает – стоят две женщины и спрашивают:

– Вы хотите узнать истину?

– Спасибо, – ответил Лёня, – предположительно я ее уже знаю.

– Не говорить же, – он мне объяснял потом, – я не знаю истину и знать не хочу!..

* * *

На “Книжкиной неделе” с Дорофеевым Сашей выступали в Казахстане. Неделю мы ездили по степям, повсюду встречали нас огромные залы детей. Вдруг приезжаем на выступление, а никто и в ус не дует. Что такое? Оказывается, водитель перепутал и вместо совхоза “Заветы Ильича” приехал – в “Путь Ильича”…

* * *

В начале перестройки журналистам одной московской газеты предложили вместо зарплаты безвозмездно прыгнуть с парашютом. Только в аргентинской провинции Мисьонес хозяева учреждений и контор пошли еще дальше, выдав служащим зарплату таблетками аспирина.

* * *

Семидесятипятилетний юбилей Якова Акима предполагали с большим размахом отпраздновать в ЦДЛ. Все уже было организовано, раздобыты средства на угощение, я собралась вести вечер, обсуждались программа, кандидатуры ораторов и приглашенных. Короче, Якову Лазаревичу сообщили, что будет восемьдесят человек.

Он ночь не спал, а утром позвонил в секретариат Союза писателей и твердо отказался.

– Как сказал Махатма Ганди, – он мне объяснил, – надо разгружать свою жизнь. Что я и сделал.

* * *

– Получил две телеграммы из Молдавии от поэта Григоре Виеру. В один и тот же день, – сказал Яша. – Одну: “Любим и ценим и любим”. А вторую Григ подредактировал и улучшил: “Любим и ценим ценим и любим”. Видимо, он забыл, что уже отправил.

* * *

Сам Яков когда-то послал в Ялту телеграмму Ковалю:

“Юра в дни магнитных бурь бровь не хмурь все это дурь”.

* * *

В Дубовом зале ЦДЛ Яков Аким, Юрий Коваль, сценарист Алексей Леонтьев, и я тоже случайно затесалась в эту компанию.

Коваль говорит:

– Вот бы снять такой фильм “Дубовый зал”. Сколько здесь побывало великих людей. Взять хотя бы наш стол – сделать фильм про наши судьбы. Яшу сыграл бы Яша, Алёшу – Алёша, меня – я сыграю сам, а на роль Маринки мы пригласим какую-нибудь польскую актрису!..

* * *

Седов:

– Да я за здоровье – жизнь могу отдать!..

* * *

Письмо Юли Говоровой весной из Михайловского:

“Пошли гуси, Марин, пошли гуси, вагоны, поезда гусей!..”

* * *

“Еду на лошади, – пишет Юлька в свой день рождения. – Погуляла с волком. 36 лет”.

* * *

В скверике перед столовой в Малеевке мужик наряжает огромную живую ель.

– Как это он нарядил так высоко? – я спрашиваю.

– Да он за пол-литра достанет до звезды! – ответил мне Лёня Бахнов.

* * *

“Марин, я дал объявление о раздаче книг из родительского дома, – пишет Саша Дорофеев, не только писатель, но и художник. – Как ни странно, смели все за два дня. Приходили с рюкзаками и с тележками на колесиках. Одному из последних посетителей, когда книг, даже геологических, уже не осталось, я предложил обследовать антресоли, откуда он извлек довольно много моих картин, написанных на заре неизвестно чего. Я отдал ему все – за труды по освобождению пространства. А недавно обнаружил эти картинки на аукционе для психически неустойчивых, где некоторые уже раскуплены примерно по тысяче. Я посмотрел внимательно и понял, что в те далекие времена и сам был не слишком устойчив. Но какой замечательный человек – раза три звонил, предлагая встретиться, чтобы вручить мне бутылку виски…”

* * *

Попросила студентов написать рассказ о запомнившейся игрушке.

– Не смейте напоминать мне о моих игрушках! – воскликнул Дима Гречанинов со слезами на глазах. – В детстве мне подарили на день рождения лохматого мишку, и я его постриг. А через неделю у него выросли новые волосы!

* * *

Сергей Бархин пригласил нас в Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко на свою премьеру оперы “Борис Годунов”. В бельэтаже я увидела хрупкого человека во всем черном. Он был коротко острижен, в круглых очках, которые то снимал, то надевал и, приглядываясь к творящемуся на сцене, опасно свешивался с бортика, а в какой-то момент вдруг яростно сорвал с себя очки и весь обратился в слух.

После спектакля – в черном пальто, с чемоданчиком – вместе с нами он прошел за кулисы к Серёже.

– Костя, Костя, заходи, – сказал ему Бархин. – Это мой друг детства, Костя. Мы жили в одном дворе. Мне было пять лет, а ему