Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич
Четверть века назад. Книга 1 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Зяблин, проводивший дни свои в обществе этой умной женщины, привык к необыкновенным ходам ее мыслительного процесса.
– 29-La position графа Анисьева, мне кажется, не уступит княжьей, – слегка усмехнулся он и глянул на нее из-под низу. Это значило: «при таком зяте нечего тебе будет бояться своего beau frère’a»-29, – и Аглая тотчас же это поняла, и все лицо ее словно озарилось сиянием.
– Да, – воскликнула она, – у него будет 30-une position superbe! Я поставлю его дом sur un pied anglais… Et la Cour viendra-30! – даже задрожал ее голос.
«Неудавшийся бригант» уныло поднял на нее очи: «А меня на кого же ты покинешь!» – говорили они. А думал он в то же время следующее: «Главное, выдать скорее княжну замуж и спустить Лариона, а там увидим, как я тебя из Москвы выпущу!»
– Вы также, mon ami, вы также в Петербург переедете! – Аглая протянула ему опять руку свою через стол. – Et Olga aussi! Je vous prends avec moi, petite; vous n’êtes pas faite pour pourrir en province31…
– Княгинюшка, милая, я с вами готова на край света, – кинулась к ней та на шею; в глазах бойкой барышни так и замелькали гвардейские мундиры, богатые холостяки, завистливые институтские подруги и Двор, – Двор, куда он «могла попасть за голос…»
– Но, княгиня, – вдруг, среди упоения этими золотыми снами, припомнилась ей действительность, – если Лина… если ей не понравится этот граф и… может быть, кто-нибудь другой ей нравится?..
Аглая Константиновна окинула ее свысока взглядом, усмехнулась и внушительно проговорила:
– Этого я не боюсь. Lina est trop bien née pour cela32!
Барышня прикусила себе губу – и осторожно замолчала…
XXVIII
Amantes – amentes[24].
Князь Ларион, выходя из апартаментов Аглаи Константиновны, встретился с проходившею к себе наверх Надеждой Федоровною.
– Не знаете ли вы, где Hélène? – спросил он ее.
– Она, кажется, в свою комнату сейчас прошла.
– Сделайте мне одолжение, сходите к ней и спросите, может ли она принять меня? На десять минут! – промолвил он, почему-то считая нужным назначить срок… Но у него сердце билось, как у юноши в ожидании первого свидания… Он сложил на груди руки и прислонился к перилам лестницы…
– Княжна вас просит! – доложила, вернувшись от нее, Надежда Федоровна.
Князь Ларион медленными шагами поднялся по ступенькам. После многих, многих дней он теперь опять будет говорить наедине с Линой… И тяжек для него будет этот разговор, он знал…
Подойдя к ее двери, он, по заграничному обыкновению, стукнул в нее три раза пальцами.
– Войдите, дядя, – послышался голос Лины.
Он вошел.
Ольга Елпидифоровна была права: комната Лины – ее кабинет – если не по удобству, то по строгости своего вида напоминал действительно монашескую келью. Пол, обтянутый верблюжьим сукном, ситцевые занавеси с темным узором по белому фону, простой дубовый стол с большим на нем портретом отца ее в черной раме, такой же длинный шкаф с книгами, плетеные соломенные стулья, приставленные к стенам, а на стенах старинные, пожелтевшие по краям, в черных же рамах, гравюры библейского содержания, – все это свидетельствовало о странном душевном настроении у девушки с миллионным приданым… Единственно ценные, но того же строгого, религиозного характера предметы в ее покое представлялись в видневшемся из растворенных дверей ее спальни старинном католическом, изящной венецианской резьбы, prie-Dieu1, на котором лежала объемистая, переплетенная в бархат, с золотыми застежками книга – Евангелие или Молитвослов, – и над ним драгоценное по работе Распятие из слоновой кости на кресте из черного дерева… В углу той же спальни золоченая лампадка лила свой бедный пламень среди яркого дневного света пред родовою, изукрашенною смарагдом и алмазом иконою Пречистой Матери Одигитрии, когда-то, после казни Шастуновых при Бироне, зарытой в землю верным слугою и возвращенною им при Елизавете2 последнему представителю их рода. Князь Ларион, которому она перешла по наследству от отца, подарил ее Лине…
Она пошла к нему навстречу:
– Вам нужно говорить со мною, дядя?
– Да… я сейчас от твоей матери…
– Она не здорова? – вскрикнула княжна.
– Здоровехонька! – отвечал он. – Речь не о ней… О тебе!..
Он никак не мог совладать со своим голосом: он ему изменял – он чувствовал.
– Где бы у тебя сесть? – сказал он, сам в эту минуту избегая ее глаз, – у тебя во всей комнате одно кресло.
– И садитесь на него, мне все равно, где сесть.
Он подошел к креслу, окинул взглядом комнату, – отыскивая место потемнее, – и придвинул его к стене за оконную занавесь.
Лина поместилась на стул у того же окна и ждала, сложив руки на коленях…
– Нынешней зимою, – начал князь, – был у твоей… у Аглаи Константиновны, граф Анисьев, сын этой…
Она утвердительно кивнула.
– Ты его видела?
– Да!
– Говорила с ним?
– Кажется… Да, конечно, говорила…
– Разговор этот, по-видимому, – князь Ларион старался усмехнуться, – не произвел на тебя особенного впечатления?..
Она чуть-чуть пожала плечами.
– Этот господин прибудет теперь сюда ко дню твоего рождения.
– Да? – проговорила она с внезапным замиранием.
– И об этом… об этом, – невольно запинаясь, повторил князь, – я пришел поговорить с тобою…
Словно зарница промелькнула в спокойных до сей минуты глазах Лины. Она выпрямилась на своем стуле…
– Твоя… Этого господина, – выговорил наконец князь, – прочат тебе в мужья!
– Ради Бога! Дядя! – могла только выговорить Лина умоляющим языком.
Он схватил обеими своими ее свободную руку…
– Hélène, друг мой, я понимаю… я знал… я хотел сказать… Ради Бога, не отчаивайся!..
– Ничего, дядя… нет… я…
Она будто сжалась вся, закрыла на миг глаза, открыла их, тихо высвободила свою руку…
– Говорите! – промолвили ее бледные губы. Он собрался с силами и тихо спросил:
– Он не по тебе, Hélène?
– Нет! – твердо проговорила она и головой закачала.
– И был не по тебе… и тогда, – когда ты его увидела в первый раз? – с замирающим сердцем спросил опять князь Ларион.
Она как бы поняла разом и то, что хотел он сказать, и то чувство, которое побуждало его к этому вопросу. Еле заметный румянец проступил сквозь снеговую бледность ее ланит.
– И тогда, дядя! – как бы поспешила она успокоить его. – И тогда.
Он замолк, судорожно, крепко сжав веки, как бы от солнца…
– Год тому назад, в эту пору, помнишь, – заговорил он после долгого молчания, – мы были в Гмундене, на возвратном пути из Италии… Какой-то неведомый еще людям уголок! Ни одной души знакомой… целые три недели! Помнишь наши бесконечные
