Дом из парафина - Анаит Сагоян

недавно так легко: коснулась, толкнула понарошку, припала к плечу. А теперь все по-другому: ладони потеют, жар в спине. Потом как бросит в озноб. Рядом с ним прослеживается пульс жизни. Она мерцает, дышит. Она есть. Как еще понять, что ты жив? Стараясь угадать направление следующей пули, видеть, как вокруг скатываются на пол трупы, или прикасаться к такому живому ему?

Сандрик такой родной, свой. Утром встретились в парке. Он незаметно подбежал, подхватил, поднял меня на руки и спрятал лицо мне в живот. Я непроизвольно утопила пальцы в его волосах, и руки заныли.

– Алекс…

Он посмотрел на меня, и его глаза светились.

– Зови меня Сандриком. Так меня все в детстве называли. Это я для немцев – Алекс.

– Сандрик. – Я улыбнулась, опустила ладони ему на шею, и он закрыл глаза. А потом пролетели в голове мысли о погибшем отце, о замкнувшейся в себе матери. О страхе, что любовь ничем не защищена. Один мой приятель остался ночевать у меня на втором же свидании: мне было не страшно. Я знала, что не стану прикипать. И так и не прикипела. А теперь все по-другому. Лучше бы Сандрика не было вовсе.

Сдавленным голосом я попросила его отпустить меня и поспешно отстранилась, уткнувшись взглядом в землю. Я часто поступала с ним так. Это было уже начало весны. В смешанных чувствах он вдруг говорит:

– Ну что это за пальто? Оно летнее. Пошли домой, сменишь.

– Да не холодно мне. Оставь в покое, – отвечаю. – Я на Камчатке, как-никак, выросла. А раз уж мне туда возвращаться, так зачем терять закалку?

– До возвращения заболеешь, сляжешь. Не буду за тобой смотреть. Буду сидеть рядом, а ты чаю попросишь. Не принесу.

– Не неси. Я все равно выживу.

– Начнешь потом обижаться. Даже не извинюсь.

– Заметь, Сандрик, я еще ни разу не обижалась.

– Все равно не извинюсь.

– Чего ты будешь добиваться этим? – Я смотрю на него ясными глазами. – Или ты уже сейчас на что-то злишься?

Сандрик недолго молчал.

– Сдалась тебе твоя Камчатка! – вдруг бросил он.

– Алекс, – вернулась я к прежнему имени, – не ты ли месяц назад советовал мне вернуться?! Не понимаю тебя.

– Ты ради этого готова вернуться? Потому что я так сказал? – Он нервно сжал губы и смотрит прямо на меня. Сквозь меня в какую-то неизвестность. – Так нравится строить из себя дурочку?

– Упиваюсь просто, – отвечаю, не опуская глаз. Он усмехнулся и покачал головой. Я подошла совсем близко. Меня вдруг осенило: – Погоди. Не я ли – тот самый ненадежный банк памяти, ответь мне? Расскажешь всякого, а потом иди, ищи меня, чтобы вместе вспоминать. Напридумал всякую там амнезию, – сказала я недобрым шепотом.

Сандрик дышал мне в лицо горячим воздухом. Я ощущала, как его дыхание проникает за воротник пальто, касается моих ключиц и уходит прямо под кожу. И мое тело мгновенно отреагировало, готовое податься вперед. Я едва переносила такую близость с Сандриком. В эти минуты он напоминал мне огромный ледокол: если остаться на месте еще секунду, он может начать свое движение. Нужно вовремя отступить.

И я шагнула назад.

– Догони меня. Давай, не стой, – заявляю решительно.

Он качал головой. Почти отвернулся. Раздосадованный не столько на меня, сколько на себя самого.

– Я уже бегу, Сандрик. Смотри, опоздаешь – не найдешь. Вечером же куплю билет и улечу с концами! – И я побежала, постепенно ускоряя темп. Я отчего-то знала, что он не станет бежать за мной. Оглянувшись, я увидела его стоящим на том же месте. Смотрел на меня отрешенно, а я зло рассмеялась и понеслась от него прочь.

Начинался дождь. Завернув на очередную улицу и сбившись со счета, сколько раз я уже свернула, я спряталась за колонну и прижалась к ней спиной. Закрыла глаза, прислушиваясь к звукам движения транспорта по мокрому асфальту.

Вот мама играет со мной в прятки. Мне – лет пять или меньше. Вокруг нескончаемая, туманная зима. Я нескладно нашептываю обратный отсчет, зажмурив глаза. Мамины поспешные шаги отдалились и стихли. Когда я открыла глаза и оглянулась, белый свет ослепил меня. Потом серыми пятнами прорисовались сопки. Где-то за ними скрывались цветные крыши домов Никольского. За спиной волновалось море. Над головой кричали чайки. За калиткой впереди начинались первые пустующие постройки.

Больше всего мне запомнилось то, как долго мама не выходила. И вот я зову ее и зову, впервые так сильно испугавшись.

– Сандрик, – непроизвольно прошептала я, закрыв глаза, – я здесь. Оглянись. Ну что же ты?… Иди на голос.

Мама не подавала сигналов. А зима становилась плотнее, белее. Стены необжитых построек придвигались все ближе ко мне. Я больше не звала маму, чтобы не показаться трусихой. Вздернула подбородок, чтобы не заплакать. Одно я знала точно: стоит опустить голову на грудь, и слезы польются мгновенно. Море шумело то за спиной, то сбоку, то прямо передо мной. Огромное и пустое.

Но тут северная зима отступила, и легкий ветерок обдал меня влагой весны, а вместе с ним вернулся и запах дождя.

– Вот, один для тебя. Сегодня хватит с нас метро.

Я открыла глаза и увидела Сандрика, держащего за руль два велосипеда, взятых напрокат.

– Как ты?… Я же…

– Какая разница? Ты все хочешь знать, – невозмутимо ответил он.

– Отщепенец. – И я оттолкнулась от колонны.

– Постой! – неожиданно остановил он меня.

– Что?

– Знаешь, что такое «точка невозврата»?

– Ну да. В общих чертах.

– А если по существу? – Сандрик улыбался, но в глазах проскальзывала тревога.

– Ну расскажи ты. А заодно и объяснишь, к чему клонишь.

– Хорошо, так вот: весь путь до точки невозврата – если брать терминологию из авиации – это когда самолет еще можно развернуть назад, к месту взлета. Пройти точку невозврата – значит потерять возможность вернуться. Например, потому что израсходована половина топлива.

– А если точка невозврата все же пройдена, но возникла острая необходимость разворачиваться, потому что впереди – неизбежная гибель? И ты узнал об этом лишь в воздухе?

– Значит, чертовски не повезло. – И тревога, выбравшись наружу, вскарабкавшись по спине Сандрика и взобравшись на плечи, накрыла его с головой.

Я решительно подошла к нему.

– Будем ехать в дождь? – спрашиваю.

– Дождь прекратится, смотрел прогноз. Возьми этот, он поменьше, – подтолкнул ко мне Сандрик один из велосипедов.

– Куда поедем? – До боли в мышцах хотелось обнять Сандрика, уткнуться ему в плечо, в шею. Избавиться от навязчивых мыслей. Или просто так прижаться, не включая головы: потому что и без головы, без развернутых в ней страхов и нарастающего чувства привязанности сполна хватало