Это - Фай Гогс

Итак, как выяснилось впоследствии из копии полицейского отчета, который я нашел в своем личном деле, выкраденном мной при побеге из католической школы в четырнадцатилетнем возрасте, полиция обнаружила меня в супермаркете спустя сутки после аварии (дело было в Денвере, где я родился), на мне не было ни царапины, и я сидел на полу, впившись зубами в кусок сырого стейка, позаимствованного мною с прилавка. Никто не знал, где я провел эти сутки. Единственной моей живой родственницей была тетя Джулия, сводная сестра отца, незамужняя и бездетная, которая и взяла меня к себе.

Как уже упоминалось, саму тетю я помнил довольно плохо, соответственно, о подробностях моего воспитания ею и говорить не приходится. О его результатах можно смело судить хотя бы по тому, что мои очевидные криминальные наклонности за те десять с лишком лет, которые разделяли кражу мяса и моего личного дела, так и остались при мне.

Она жила в небольшом вирджинском городке, в громадном каменном доме на берегу реки Джеймс, была очень набожной католичкой и обладала весьма крупным состоянием, об источнике которого мне ничего не было известно. Я отчетливо помнил лишь общее впечатление доброты и глубины, которое она производила на всех, кто ее знал.

Однако, в моих воспоминаниях о тех годах всегда присутствовала одна загвоздка, которая, честно говоря, до сих пор пугает меня до чертиков: сколько бы я ни пытался вспомнить что-либо еще, относящееся к моей жизни в Клермонте, я будто упирался в стену, из-за которой сочился мутный туман страха и безумия – и проникнуть за эту стену я не мог, несмотря на все мои старания!

Вам может казаться, что я немного преувеличиваю. Да что уж там – вы можете даже подумать, что сейчас я вам откровенно вру (вот ведь занимательный оксюморон!) Но можете не сомневаться: если бы я тогда мог выбирать – поехать в Клермонт, или попытаться аргументированно убедить всех обрезанных жителей Уильямсбурга отведать лестерширского свиного пирога на пасху, то маца там давно уже продавалась бы только в аптеках по пол унции на руки и только с письменного разрешения ребе Мойше Шлиссельбаума!

Глава 2

В которой я теряю аппетит

Не прошло и сорока минут, как я и моя сотрудница Кэти, симпатичная долговязая девица, подъехали на ее стареньком открытом зеленом «Мустанге» к одному зданию на Тридцать седьмой Западной в Нью-Йорке – ну, вы его знаете, там еще над входом висит такой здоровенный бургер с отгрызенным боком.

Предположу, что насчет Кэти у вас, максималистов, сразу же возникли тысячи разнообразнейших вопросов вроде: «А большие ли у нее (…), Джо?» Ну так вот вам мой ответ: если бы ее (…) вдруг стали больше, вы бы, наверное, захотели вернуть все обратно; но будь они хоть чуточку меньше, то она не получила бы от меня эту работу, компренде?

Отмечу, что стыдливые троеточия, да к тому же еще и забранные ханжескими скобками, появились здесь по настоянию моего издателя Рональда вместо слова, пользующегося столь заслуженной популярностью среди самых моих маленьких читателей – и только потому, что он надеялся избежать присвоения этой книге возрастных ограничений в некоторых юго-восточных штатах. А то, что мой придирчивый цензор оставил без внимания употребление этого же слова во всех без исключения остальных пятидесяти четырех главах данного манускрипта, объясняется весьма просто – этот зануда почему-то уверен, что ни один ребенок не осилит и дюжины его страниц!

Но давайте снова вернемся к моей помощнице. Она, как я уже сказал, симпатичная и долговязая. Я вовсе не утверждаю, что росту в ней восемь футов – долговязая она по сравнению со мн… Ах ты ж… Да, здесь вы меня поймали! Ну то есть вот так запросто, с помощью всяких штучек вам удалось вырвать у меня одно нелегкое признание: кое-кого никогда бы не взяли играть за «Никс», и то, что этот кое-кто еще ни разу в жизни не играл в баскетбол тут вовсе не главная проблема. Что, довольны? Могу я уже наконец продолжать?!

Когда мы припарковались у входа, дверь машины для Кэти открыл парень, одетый в поролоновый костюм чизбургера. Веганшу Кэти слегка передернуло.

– Спасибо, друг! – сказал я, и засунул пятерку между слоями сыра и латука.

– Знаешь, а я ведь заметила, что ты дал ему больше, чем я получила от тебя за последние три месяца, – проворчала Кэти, когда мы шли ко входу.

– Так тебе нужны были только мои денежки? А я-то был уверен, что ты просто сгораешь от порочной страсти к своему юному и прекрасному боссу!

– Скорее к трехфунтовой банке со свежим дерьмом я сгораю от страсти, чем…

И все в таком духе. Не знаю, обратили ли вы внимание на то, что Кэти обращалась ко мне немного не так, как предписывает корпоративный кодекс хороших манер? И у вас наверняка вертятся всякие грязные мыслишки по этому поводу? Ну признайтесь – вы уже предвкушаете иск на двести миллионов, поданный против Джозефа Стоуна, воротилы нью-йоркского рекламного бизнеса, за сексуальный буллинг?

Черта с два вы угадали! У нас с Кэти чисто деловые отношения – особенно в последнее время. Просто все те три года, в течение которых мое рекламное агентство «Стоун&Стоун Инкорпорейтед» влачило свое жалкое существование, мы, в основном, занимались рекламой собачьих ошейников против блох, мазей от вшей, ну и всякого такого. А это не могло не отразиться на уровне доходов младшего персонала компании. «На-ка, выкуси!»© Большая, к слову, творческая удача.

Дверь в здание для нас услужливо открыл парень в костюме картошки-фри. Его голова, торчавшая меж толстых желтых палок, казалась там лишней. Я полез было в карман.

– Если мистер Картошка получит наши последние пять баксов, я сразу же уволюсь, – решительно заявила Кэти.

– Девочка, сегодня мы станем богаче черта, и я пытаюсь помогать людям, которым в жизни пока еще не улыбнулась удача! Парень выглядит смехотворно, – ответил я, пряча, однако, деньги в карман.

– Если все, что происходило до сих пор, считать удачей, тогда помереть от червей в печенке – это так, мелкое недоразумение… Слушай, а почему я опять заплатила за бензин? А кто на прошлой неделе…

– Ради бога, уймись, женщина! «Терпение – королева добродетелей», сказал этот, как его… А у мужика, между прочим, даже штанов не было, – раздраженно