Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– И охота же вам! – недовольным тоном промолвил Духонин.

– Ничего-с, осторожнее будет! Ведь туда же, о княжнах мечтает!.. Довольно с нее и этого педанта! – кивнул он в сторону Гундурова. – Эх, вот до кого бы добраться! – неожиданно вырвалось у него…

Духонин с удивлением глянул на него из-под очков.

– А что он вам сделал? – спросил он.

– Ничего, – нагло оскалил зубы тот, – а учинять пакость ближнему никогда не мешает.

– Гм! – промычал Духонин, встал и пошел к кружку ликовавших от анекдотов Чижевского пулярок.

– Ну и убирайся! – проговорил себе под нос Свищов, продолжая наблюдать из своего угла за Гундуровым и княжной и становясь все злее, по мере того как все очевиднее делалось ему, что она находит удовольствие в беседе с нашим героем.

Свищов его ненавидел. За что? Между ними не было ничего общего: нечего им было делить, не о чем соперничать. Но Свищов принадлежал к числу тех безалаберных Яго, которых так много на Руси: он ненавидел людей «здорово живешь», за то, что есть у этих людей и чего ему самому вовсе не нужно было, а, следовательно, чему, казалось бы, он не имел никакой причины завидовать. Сам он, например, смахивал наружностью на короткошейного, грудастого испанского быка и очень гордился этим выражением силы в своей наружности; но Гундуров был тонок, строен и несколько тщедушен с виду, и Свищов его ненавидел за это. Гундуров готовился на кафедру, а Свищов, кроме карт и московского балета, ни о чем знать не хотел и за это ненавидел Гундурова… В настоящую минуту он несказанно злился на него за то, что вот он беседует с княжной Шастуновой и она слушает его с видимым вниманием, а ему, Свищову, никогда в голову не приходило вступить с нею в беседу, и в Сицкое-то он приехал, привезенный Акулиным, в качестве любителя-актера, единственно потому, что был в эту минуту без гроша и не на что было ему вернуться в Москву…

Он отправился изливать свою желчь пред приятелем своим Елпидифором.

– Поглядите-ка, батенька, – начал было Свищов, как в эту минуту подошла к отцу бойкая барышня:

– Можете получить! – коротко сказала она ему.

– Что? – не понял сразу отяжелевший после обеда исправник.

– Ступайте к капитану!..

– Дает? – он радостно вскочил со стула.

– Еще бы смел не дать! – отвечали приподнявшиеся плечи Ольги.

– Ах, ты моя разумница!.. Сейчас?..

– Идите, говорю вам…

Он поспешно заковылял на своих коротеньких ножках. Она за ним…

– Ольга Елпидифоровна! – остановил ее Свищов.

– Чего вам? – спросила она его через плечо: она его терпеть не могла.

– Спектакль сей изволили видеть? – и он осторожно повел глазами по адресу княжны и Гундурова.

– Какой же тут спектакль?

– Воркуют-то как! – хихикнул он.

– А вам до этого что?

– А мне ничего; как другим, а мне даже приятно, – нагло посмеивался Свищов, – даже поучительно: вот оно, значит, иностранное воспитание…

– А у вас язык слишком длинен, – отрезала ему на это Ольга, – Лина – мой друг, и вы не смейте!.. А то я расскажу княгине, что вы ее дочь браните, и вас попросят отсюда вон… Можете к вашему Волжинскому отправляться!..

Она повернула ему спину и ушла.

– А черт бы их побрал всех! – решил после такой неудачи Свищов. – Хоть бы с кем-нибудь по маленькой в пикетец сразиться…

Но замечание его не прошло мимо ушей смышленой особы. Она пристально, на ходу, воззрилась на забывавшего весь мир в эту минуту Гундурова, на «друга своего Лину», и довольная улыбка пробежала по ее губам:

– Вот оно, чем тебя допечь, противный старикашка! – послала она мысленно по адресу князя Лариона.

XXII

А голос самого князя послышался в это время в дверях гостиной.

– Господин Акулин? Елпидифор Павлыч?

– Здесь! – отвечал исправник, торопливо засовывая под мундир деньги, только что полученные им от «капиташки».

Князь Ларион отдал ему написанное им к графу письмо. Исправник тотчас же собрался ехать и, откланявшись княгине, вышел из гостиной.

Свищов побежал за ним.

– Что, батенька, не заедем ли по пути? – подмигнул он ему, разумея усадьбу Волжинского, в которой с утра до вечера велась игра.

– Что вы, что вы, – толстый Елпидифор отмахнулся от него обеими руками; – и вас с собою не возьму… от соблазна подальше! Тысячу делов, граф, Полония учить надо, а он с чем подъехал!.. Сидите, сударик, здесь, да рольку проглядите, а я завтра сюда на репетиции… Ранее полудня, полагаю, не начнется…

И он поспешно спустился с лестницы.

– Вот поди-на! – подумал Свищов, – хапуга ведь завзятый, а тоже себя артистом мнит… И артист, действительно, черт его возьми! – злобно хихикнул он в заключение.

За отъездом Акулина продолжение репетиции «Гамлета», предполагавшееся в тот же вечер, отложено было на завтра. Кроме Вальковского, который, услыхав о таком решении, воспылал негодованием и ушел со злости пить чай в пустой театр, захватив с собою туда приятеля своего, режиссера, никто из молодежи на это не роптал…

– Не поехать ли нам кататься? – предложила Лина, прерывая беседу свою с Гундуровым и подымаясь с места.

– Поедем, поедем! – вскинулись разом все.

– Дождь сейчас пойдет! – сказал кто-то.

– Что вы, откуда? – запищали пулярки.

– Откуда он всегда идет, сверху! – загаерничал Шигарев, принимаясь подражать языком звуку барабанивших уже по ступенькам лестницы дождевых капель…

Через минуту крупный весенний дождь полил, как из ведра.

– Ай, ай, ай! – С визгом и хохотом побежало молодое общество с балкона в гостиную.

– Mon управляющий 1-sera très content, – объявила своим партнерам княгиня Аглая Константиновна, – он говорит, что дождь c’est excellent pour les посевы.

– Et pour-1 Гисправник, которого теперь мочит до костей, – подшутил «бригант», которому ужасно везло в преферанс.

– Вы такой злой всегда, такой злой! – так же шутливо погрозила она ему толстым своим пальцем.

Он нежно покосился на нее.

– Я очень рад этому случаю заполонить вас, молодая особа, – весело молвил, подходя к бойкой барышне, князь Ларион, – вы против соловья имеете то преимущество, что можете петь и в ненастье. А мы вот уже третий день, как не слышали вас…

– Ah, oui Olga, faites nous de la musique2! – крикнула ей, в свою очередь, княгиня.

– Слушаю-с, – барышня присела перед ней танцмейстерским приседанием и, обернувшись к князю:

– И петь все то же опять? – спросила она, лукаво глядя на него.

– Непременно! – засмеялся он.

– «Я помню чудное мгновенье»?

– Само собою.

– Вы это очень любите, ваше сиятельство?

– Чрезвычайно!

– И что именно: музыку или слова?

– И то и другое. Я нахожу, что мысль поэта передается здесь музыкою в