Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

не понял, дал повод прочесть ему это наставление, не понял, что… Да разве я подавал в самом деле повод? – вскипало у него снова на душе, требовал ли чего-нибудь, просил, надеялся? Разве и смотреть уж на нее нельзя?.. Ведь вот это вечное солнце, оно светит и мне, и вот этой чайке, что взвилась сейчас там, над рекою, и последнему червяку в луже… И, наконец, если бы я даже… Скорее уехать из этих мест, сказывалось у него внезапными взрывами, и приезжать совсем не нужно было! Я не хотел, все Ашанин… Привез, а теперь сам… Кину я все это, скажу, что нездоров, Бог с ним и с Гамлетом! Видно не судьба!.. И нужно было тетушке сесть за карты – так бы сейчас и уехали в Сашино!»…

Лина прошла прямо к нему:

– Сергей Михайлович!

Он вздрогнул от неосторожного звука этого голоса, обернулся, поднялся с места!..

Она села… Он с тревогой в сердце опустился снова на стул.

– Вы не здоровы! – заговорила она, участливо глядя ему в лицо.

– Я?.. Нет… Я здоров… совершенно здоров…

– Что с вами, Сергей Михайлович, скажите! – настойчиво начала она опять, продолжая смотреть ему в лицо.

– Ничего, княжна, уверяю вас, я не знаю…

– Вы на репетиции… совсем другой были! Потом вы ушли с дядей, да?

– Точно так.

– К нему наверх?

– К нему.

– И что же вы делали у него?

– Мы условливались насчет урезок…

– Да, я знаю… И больше ничего? – спросила Лина.

– Нет, мы еще… беседовали, – через силу проговорил Гундуров, у которого при этом воспоминании вся кровь кинулась в голову.

Она примолкла.

– И вы такой сделались после этой… беседы! – начала она после довольно долгого молчания.

Он не находил ответа…

– Он очень добрый, дядя Ларион, – заговорила опять княжна, – только слова его могут иногда показаться…

– Нет, напротив, я ему должен быть очень благодарен за совет, – примолвил с невольною ироническою улыбкою Гундуров.

– Какой совет? – Она с необычною ей живостью подняла на него вопрошающие глаза.

– Он обещал выхлопотать мне паспорт за границу на будущий год, а для этого советовал мне теперь ехать путешествовать по России.

– По России, – медленно повторила Лина, – скоро?..

– Он говорил: «не медля».

– И вы поедете? – еще тише спросила она.

– Да, – отвечал Гундуров твердым голосом и избегая в то же время ее глаз, – поеду!

– А наш «Гамлет»? – промолвила она с каким-то особым ударением.

– После… – Он не договорил.

Она опять замолкла и опустила голову.

– Что же, – подняла она ее опять и тихо улыбнулась, – по крайней мере «Гамлета» отыграем!..

– Это миг один! – вырвалось у молодого человека.

– Все в жизни – миг… И сама она – миг один! – зазвенел какою-то еще неслыханною им нотою голос Лины.

Он недоумело поглядел на нее:

– Да, но тогда жить не стоит?..

– Следует! – тоном глубокого убеждения молвила она. – Нести надо!..

– Бороться надо! – сказалось у него как-то невольно опять.

– Да, и бороться! – раздумчиво закивала она золотистою головкой… И вдруг переменила разговор:

– Это должно быть очень интересно – путешествие по России… Как бы я была рада, если б сама могла…

– Да, – сквозь зубы промолвил Гундуров, – в этнографическом отношении интересно…

Она не поняла, что он хотел сказать:

– Мне кажется… кто только любит свое… отечество…

Глаза Гундурова заморгали:

– Именно тот… В других странах любовь к родине – гордость; у нас она – мука, княжна! – досказал он свою мысль.

Она, в свою очередь, удивленно остановила на нем взгляд, пораженная горечью его тона.

Он понял, что она требовала объяснения.

– 2-Куда бы вы ни направили путь, – заговорил он с возрастающим оживлением, – все то же зрелище представит вам русская земля. От моря до моря, от Немана и до Урала, все тот же позор рабства и тягота неволи!..

Голос его теперь был почти груб, но он глубоко проникал в душу девушки; в нем звучали теперь, она чувствовала, лучшие струны этой молодой мужской души, и на них откликалось все лучшее в ее существе…

– Ах, как часто, – почти вскрикнула она, – как часто с тех пор, как я живу в России, приходили мне эти мысли в голову!.. И скажите, неужели вот только вы… и я – краска на миг вспыхнула в ее лице: в другую минуту она не прибавила бы этого «я», – думаем об этом?.. Мне никогда не случалось слышать ни от кого… будто это совсем не нужно… Я раз говорила об этом с дядей, он мне ответил что-то, что, я помню, меня не удовлетворило… Он как-то говорил, что «разом нельзя; что надо готовить ис… исподволь», – произнесла с некоторым усилием Лина необычное ей слово.

– Железная рука Петра, – сказал на это Гундуров, – оторвала нас от народа. Мы, высшее, так называемое образованное, сословие, мы давно перестали быть русскими!.. Мы давно стали немы на его вековой стон, глухи к его вековым страданиям… Мы сыты от голода его… Что же вас удивляет это общее кругом вас равнодушие к нему, княжна?..

– Но ведь тогда он сам, – сказала она, – сам может потребовать наконец…

– Как на Западе? – возразил молодой славист. – Нет. – Он закачал головою. – Нет народа в мире, который был бы так чуток к своему историческому предопределению. В нем лежит инстинкт своего великого будущего. Он верит в него, верит в исконную связь свою со своим законным, земским Царем, – подчеркнул Гундуров, – и ждет… Он перетерпел удельную усобицу, татарскую неволю, перетерпел петровский разгром. Он перетерпит со своим святым смирением и нынешнее неразумие, нынешнюю постыдную близорукость…

– Вот видите, смирение! – произнесла неожиданно княжна. – Покойный папа всегда говорил: «смирение – сила…»

Она как бы уличила его в противоречии его личного, бунтующего при первой неудаче, чувства с этим вековым «святым смирением» народа… Гундуров так понял это, по крайней мере, и несколько смутился.

– Да, – сказал он, не совсем справясь с собою, – а между тем эта бедная… великая и бедная родина наша, – повторил он, – вся она изнемогла под гнетом крепостного права, вся она кругом изъязвлена неправдою, насилием… до мозга костей ее уже проникла и пожирает ее эта проказа рабства-2… А годы летят, крылья связаны, и знаешь, ничем, ничем не в силах послужить ей, ничем, даже в виду отдаленного, лучшего будущего. Ведь вот что ужасно, чего нет иногда сил вынести, княжна!..

– Знаете, – Лина тихо улыбнулась, – я верю в предчувствия; мне что-то говорит, что не всегда будут у вас… у всех… крылья связаны, как вы говорите. Вы так молоды, вы еще можете увидеть это «лучшее время»…

Оковы рухнут, и