Меркьюри - Эми Джо Бернс

К горлу подкатила тошнота. Насколько Уэйлон мог судить, иного выхода отсюда не имелось. Балки тянулись от этой чердачной площадки до лестницы, ведущей наверх, на колокольню. Один неверный шаг ― и провалишься сквозь хлипкий гипсовый потолок. Так что источник вони лежал непотревоженным с тех самых пор, как была закрашена ведущая на чердак дверца.

Уэйлон отдал брату фонарик и вытер ладони о джинсы.

– Вызывай Патрика, ― сказал он, имея в виду местного полицейского-первогодка, который параллельно нес в городе санитарную службу, поскольку преступления были в Меркьюри огромной редкостью. Патрик был лучшим другом Крошки Шэя и даже еще не настолько взрослым, чтобы употреблять алкоголь. ― Здесь дофига летучих мышей сдохло.

Стоило ему это сказать, как с груды тряпок соскользнула затвердевшая тушка летучей мыши и оттуда проглянуло нечто крупное, туго затянутое в пленку. Уэй прищурился, вглядываясь. В животе словно что-то провернулось.

Уэй ухватился пальцами за пленку, потянул к себе, и вся эта штуковина скатилась с кучи платьев к люку, остановившись на краю.

– Черт, ― буркнул Уэй и поспешно спустился с лестницы.

Втроем мужчины вгляделись в то, что лежало перед ними.

В застывшем у открытого проема свертке из-под пленки проглянуло нечто жуткое. Выпирающая кисть руки, характерный изгиб усохшей конечности.

Уэйлон перевел взгляд на Бэйлора, тот зажмурил глаза. Тут же он их открыл, и Уэйлон на доли секунды увидел перед собой того Бэйлора, что однажды после полуночи, распростершись на ковре, в отчаянии колотил ладонями по полу. Уэй как сейчас слышал его утробные крики: «Прошу тебя! Пожалуйста!», ― и короткие гудки из упавшей на пол трубки телефона.

Уэйлон ничего не знал касательно этого спеленатого тела в проеме люка ― оно лишь напомнило ему о катастрофе в их семье.

Кашлянув, Бэйлор повел покрасневшими глазами по казначейской, по залу за открытой дверью, наконец его взгляд уткнулся в Уэйлона и застыл. Тонкая и незримая живая нить, повисшая сейчас между братьями, означала, что между ними не все еще погублено.

Леннокс даже не двинулся к телефону. Уэйлон так же не пошел к выходу.

Шмыгнув носом, Бэйлор расправил плечи и положил монтажку на плечо. Шрам над ней светился, точно оборванный нимб.

– Вот видите? ― сказал он, направляясь к двери. ― Надо было чинить крышу, когда вам об этом говорили.

Прежде чем выйти на лестницу и далее под палящее солнце, Уэйлон поскорей нашел уборную и прижался лбом к холодным плиткам облицовки. Там его и вывернуло.

Глава 2

Весть о протекшей в церкви крыше обошла Шэя Джозефа стороной, поскольку его не оказалось там, где ему стоило быть. Однако он почти никогда и не бывал там, где предполагалось. Если братьям требовалось его найти, рассуждал он, то они знали, где можно не искать.

В полном безделье он лежал на полу в маленькой заброшенной квартирке, что находилась в мансарде родительского дома на Холлоу-стрит. Над головой мерно крутился вентилятор, а в руке Шэй сжимал любимый стеклянный голыш ― окатанный морем кусочек синего стекла. Серый ковер под ним давно уже стоптался и выцвел. Справа от него по-прежнему стояли на полке старые мамины книги в мягких обложках. Их корешки так сильно растрескались и поблекли, что невозможно было прочитать названия. Эти романы ― единственное, что осталось в доме после нее, поскольку, кроме Шэя, никто сюда не заходил.

Их громоздкий викторианский особняк, раскинувшийся под мансардой, всегда казался Шэю этаким увеличенным кукольным домом с блестящим, как новенькое, широким крытым крыльцом, которое отец каждую весну заставлял его красить. Кроме того, Шэй ― чудесный младшенький сынок ― отвечал в доме за окна. «Следи, чтобы они были красивыми, ― говорил отец. ― Чтобы всегда блестели чистотой».

Все они были марионетками в доме, построенном Миком Джозефом: держась на ниточках, что свисали с его пальцев, они оживали по легкому мановению отцовской руки.

Шэй прятался в этой заброшенной квартире, когда не хотел видеться с братьями. В последние дни на него все чаще находило желание потеряться, чтобы никто не нашел. Девятнадцати лет от роду, белокурый и зеленоглазый, Шэй чувствовал себя так, будто все его существо сейчас трещит по швам. И вовсе не потому, что он, как Уэйлон, давал слишком много обещаний, которые не в состоянии исполнить. И не потому, что, как Бэйлор, желал лишь, чтобы его все оставили в покое. Но потому, что здесь он ощущал себя забытым. А быть забытым Шэю казалось безопаснее, чем быть на виду.

Этому его научила мать.

Снизу простонала, открываясь, парадная дверь. Послышались быстрые шажки детских ног, смех Тео. Затем раздался стук упавшей в прихожей биты, шлепок брошенных перчаток. Постепенно звук его ног затих: мальчик удалился к кухне в задней части дома. Племянник вернулся домой вместе с Марли ― с самым любимым у Шэя человеком на свете. Старших братьев он тоже любил, разумеется, но иногда они вызывали в нем неприязнь. В Шэе они видели только одно: еще одного кровельщика. Или, если говорить точнее, еще одного Джозефа. Что для них было одно и то же.

А Марли? Она была единственным человеком, что глядел на него и не пытался предрекать будущее. Шэй так хотел научиться всегда держаться в настоящем, как это умела она. Потуже обвязать время веревкой и крепко притянуть к себе. Марли смотрела на Шэя так, как никогда не смотрела на него мать, ― даже до того, как помутилась рассудком.

На этом Шэй мысленно укорил себя. Вокруг него, точно призраки, слегка колыхались от дуновения вентилятора белые простыни, укрывавшие в мансарде старую мебель. Что за бессердечная фраза ― «помутилась рассудком»! Будто это была ее вина. Будто рассудок не украли у нее вместе со всем остальным!

Шэй тихонько вышел из темной квартиры, спустился с мансарды и вскоре нашел Марли на кухне перед духовкой. Под мышкой, точно футбольный мяч, она держала пакет с булочками, прижимая к уху беспроводной телефон. Когда она подняла руку, чтобы нажать на кнопку, выпечка выскользнула из пакета и частично оказалась на полу.

– Черт бы побрал!.. ― ругнулась Марли, наклоняясь, чтобы собрать булочки.

– Следи за языком, ― крикнул ей из гостиной Тео, который балансировал там у стены, пытаясь делать стойку на голове. ― Дедушке бы это не понравилось.

– Дедушка твой, ― пробормотала