Меркьюри - Эми Джо Бернс

жалости к себе Уэйлон хотел было закурить вторую сигарету, как вдруг услышал пронзительную трель. Телефон-автомат у него за спиной нарушил редкое мгновение тишины, и все болельщики оглянулись в его сторону. Вот же невидаль! Хотя, конечно, звонящий таксофон в таком местечке был словно снегопад в июле.

Для Уэйлона же звонок не предвещал ничего хорошего. Несомненно, он понадобился старшему брату Бэйлору, чтобы в очередной раз идти исправлять то, что отчебучил их отец.

Ветеран Вьетнамской войны и самопровозглашенный мэр, Мик Джозеф считался живой достопримечательностью города Меркьюри. Что говорить ― только вчера, разъезжая по улицам на стареньком фургоне «Шевроле Астро» с притороченной сверху лестницей, он застопорил дорожное движение, остановившись прямо посреди дороги, чтобы поднять свалившиеся с головы очки. Если бы подобным его косяки и ограничивались, Уэйлон бы и не парился. Но за свою жизнь его отец понатворил дел, на которые потом ему было наплевать. Дом, брак, сыновья. Мик вечно смешил людей. А еще всегда брал то, что хотел. Держался он франтовато, имел подмоченную репутацию донжуана и постоянно спускал деньги на ветер.

Интересно, подумал Уйэлон, какую вдовушку он на этот раз терроризировал, закидывая пошлыми любовными записками и стуча в дверь в четыре утра с дохлым букетом пеларгоний, что еще впотьмах надрал у себя на клумбе? Или какой счет демонстративно отказался оплачивать ― за воду или за газ? Или, быть может, снова сорвал проповедь пресвитерианского пастора, поднявшись посреди службы и растопыренными пятернями вдарив по клавишам стоящего там сбоку пианино?

Все вокруг сходились во мнении, что такого типа, как Мик, надо держать под замком. И приструнить его должен был кто-то из троих сыновей.

Уйэлон, который чувствовал себя проклятым с той самой минуты, как мать окрестила его «ответственным сыном», понимал, что задача эта ляжет именно на него. Тяжесть своей миссии он ощущал в золотом нательном крестике, который ни разу не снимался с тех пор, как мать повесила десятилетнему Уэю его на шею. Бэйлор, который был выше его и старше на тринадцать месяцев ― их грозная сторожевая башня и дозорный, ― подобной безделушки от матери не получал. Да и Крошка Шэй ― девятнадцатилетний уже парень, младший из братьев, ― по-прежнему считался отцовской отрадой. Почти как и Тео для Уэйлона, он заключал в себе все надежды и чаяния отца и ни единого сожаления.

В общем, именно Уэйлону приходилось разгребать обычно весь бардак. В точности как когда-то ребенком в доме Мика Джозефа, он вынужден был прибираться за отцом, когда тот проливал молоко и не удосуживался убрать за собой. Уэйлон терпеть не мог это тогда и ненавидел теперь. И все же Уэя, любившего, чтоб все было благополучно, точно так же, как в детские годы, тянуло исполнить свою роль. Из всех братьев он был первым, кто не выдержит и помчится убирать. Фамилия «Джозеф» по-прежнему что-то да значила для него, пусть даже он уже и сам толком не знал, что именно.

Уэйлон проигнорировал трезвонивший таксофон. Кто-то пустил мяч горизонтально по прямой, игрок первой базы его поймал, сделав третий аут, и команда Марли вновь завладела полем. Четвертый иннинг пошел? Или уже пятый? Уэй сбился со счета.

Марли повернула обратно к трибуне, и Уэй торопливо пригнул голову, пока она его не заметила. Глядя на жену из-за скамей, Уэйлон сознавал, что, встань перед ним еще раз выбор, он выбирал бы эту женщину снова и снова ― пусть даже сама она, возможно, считала, что он кого-то бы ей предпочел. Вот только в ее глазах он по-прежнему видел предательство. Такой и была правда их отношений: расчетливые сердца, переменчивая верность. Отчаянная попытка удержаться друг за друга. Попытка, имеющая так мало шансов на успех.

Телефон-автомат было умолк, но через несколько мгновений затрезвонил снова.

Точно медведь, пробуждающийся после зимней спячки, Уэйлон распрямился во весь рост и потянулся, после чего побрел-таки к таксофону, чувствуя, как пятьдесят пар глаз прожигают ему спину. Снял трубку на середине гудка. И впервые брат на другой конце линии даже не заикнулся об отце.

Мик Джозеф, который не имел достаточно средств, чтобы учиться в колледже, и вместо этого прочитал несколько энциклопедий, любил говаривать, что, когда человек чего-то не знает, он легко может оказаться в дураках. Однако в ситуации Уэйлона исход был куда более обидным: в дураках он оказался потому, что думал, будто бы все знает, хотя на самом деле это было совсем не так.

Уэй полагал, что его собственные тайны ужаснее, чем у кого-либо в семье. Но он ошибался.

Десять минут спустя Уэйлон встретился со старшим братом там, где тот назначил ― у входа в единственную в городе пресвитерианскую церковь. В Меркьюри имелись и другие христианские конфессии: методистская, баптистская, католическая церкви, ― однако это было единственное молитвенное заведение, которому доверялось семейство Джозеф с 1970 года, когда Мик вернулся из Вьетнама.

Бэйлор ждал брата, прислонясь к дверному косяку. С густыми черными патлами, уже лезшими в глаза, и с черными ободками смолы под ногтями после объекта на китайском ресторане, что в двух городках от Меркьюри. В отличие от Уэйлона, Бэйлор никогда не сгорал на солнце, так что с мая по октябрь он разгуливал с голым торсом, выставляя мускулатуру на всеобщее обозрение и заявляя тем самым всему женскому полу от двадцати двух до сорока, что он в великолепной физической форме и брачными узами не связан.

Одет был Бэйлор в футболку с логотипом отцовской фирмы: темно-синюю с крупными белыми буквами «Джозеф и сыновья. Кровельные работы». Это название всякий раз возмущало Уэйлона, поскольку не соответствовало правде. Всю работу делали обычно эти самые «сыновья», а вовсе не Мик Джозеф, как заявлялось в названии.

«Слабак Уэйлон» и «Здоровяк Бэйлор». Именно так Мик отзывался о своих старших отпрысках, когда им случалось вместе работать на крыше. И всю жизнь Уэйлон задавался вопросом: не так ли это, собственно, на самом деле?

Бэйлор между тем не докучал себе подобными сомнениями ― как никогда не обращал внимания, что растаскивает ботинками грязь по полу.

– Пошли уже, разделаемся с этим поскорей, ― проворчал Бэйлор, придерживая брату дверь. В одной руке у него была монтажка, в другой ― небольшая лопата.

Вместе они вошли в темную прохладу лестницы, где сидел, весь потный, временный пастор прихода. В Меркьюри он застрял с тех пор, как прежний святой отец четыре года назад завел тайную интрижку и исчез из города. «Временный» звучало как вердикт, как будто церковь не в состоянии