Астра - Сидар Бауэрс

по достоинству ценить мир и покой. Новые постояльцы никогда ее не беспокоили, а она в благодарность за это баловала их мелкими одолжениями. Она даже не знала бы, как их зовут, если б не имена на чеках, которые в конце каждого месяца они опускали в ее почтовый ящик.

Из окна кухни в квартире Дорис открывался чудесный вид на бухту Фолз-Крик и мосты Кэмби и Грэнвиль. По вечерам она мыла на кухне посуду, глядя на город, а потом удобно устраивалась в своем любимом кресле с бутылочкой пива. Точнее говоря, у нее это вошло в привычку до того, как к ней заселились Астра с Хьюго. До того, как квартира была оккупирована женщиной с ребенком, до того, как детские игрушки были разбросаны по всему полу, до того, как каждый вечер истерики, закатывавшиеся четырехлетним ребенком, продолжались, пока он не засыпал. Астра и мальчик слишком долго наполняли ее пространство, думала она, поднимаясь по ступеням к своей квартире, и теперь они так ее достали, что она была готова указать им на дверь.

На кухне Дорис застала подругу Астры, с которой та познакомилась совсем недавно. Подруга умело щелкала ножницами у самой головы Астры, а Хьюго сидел на столе, скрестив ноги, и глядел, как перед ним преображается его мать. Еще утром мамины волосы спускались до середины спины, а теперь она была почти лысая, и весь пол усеяли пряди ее длинных, влажных черных волос, похожие на водоросли на берегу при отливе.

– Слезь со стола, Хьюго. Ты же знаешь, так делать нельзя, – сказала Дорис, пытаясь осмыслить увиденное.

– Извини. Меня он вообще не слушается, – подала голос Астра, когда Хьюго сползал на один из обитых искусственной кожей стульев. Потом озабоченно спросила: – Что думаешь? Джесси не дала мне зеркало, и я не вижу, как выгляжу.

Голова Джесси тоже была выбрита, но, честно говоря, лысая Астра выглядела кошмарно. Без волос она казалась лет на десять старше, покрасневшие и морщинистые шрамы на лице вдруг стали бросаться в глаза, напоминая горные хребты на глобусе, но Дорис слишком устала, чтобы обсуждать ее внешность. Она открыла холодильник и взяла оттуда кувшин с молоком.

– Это, Астра, всего лишь волосы. Мне нет до этого дела.

Дорис пила молоко у окна, повернувшись ко всем спиной. Закончив, она обернулась и увидела, как и ожидала, что от изменившегося облика матери лицо Хьюго перекосило. Предчувствуя приближение очередной истерики, она поставила стакан в раковину.

– Желаю вам приятно провести время. А я пойду сполоснусь.

В ванной трава, налипшая на ноги, пока она косила газон, отмокла и всплыла не поверхность. За окном покачивались ветви клена. Ей хотелось ощутить ветерок, что их качал, но она слишком устала, чтобы вылезти из ванны и мокрой пройти по полу. Закрыв глаза, она все еще видела перед собой растерянное лицо Астры, ее глаза, в которых светилась надежда на поддержку. Бедняжка, подумала она в многотысячный раз за последние двадцать девять лет.

Каждый раз, когда после смерти Глории Дорис приезжала в Небесную, ей бередило душу отсутствие внимания и заботы о девочке. Одежда была ребенку велика или мала, личико чумазое, ручонки грязные, волосы всклоченные, как воронье гнездо. Как-то раз во время одного из визитов в Лагерь пришлось спешно ударить по тормозам, потому что девочка, которой тогда и полутора лет не было, одна сидела посреди дороги, почти не заметная впереди «понтиака». А разные звери, бродившие по округе? При мысли об этом жуть пробирала. Следующей зимой, когда она приехала вместе с Джейн, Астра снова была одна, бегала по территории совсем раздетая. Заметив машину Дорис, девочка, бросившись к ним, пробежала прямо по свежему кострищу, и они ничего не могли сделать, видя, как ноги Астры по самые лодыжки погружаются в белесый пепел, скрывавший раскаленные угольки; пальцы ног и ступни ребенка до волдырей обожгло. В тот вечер Дорис, набросив на себя одеяло, сидела с Астрой на берегу реки, а та опускала ноги в холодную воду, когда боль становилась особенно сильной. Так уж тогда было заведено в Небесной: каждый был в ответе за всех остальных, но никто понятия не имел о том, что такое ответственность.

Джейн понимала, как дорого обходилась Ферма подруге, но только после нападения пумы на Астру Дорис сама осознала, насколько тяжелым эмоциональным бременем стала для нее Небесная. Она не могла больше молчать и сказала Рэймонду, что впредь не сможет и дальше участвовать в жизни Фермы, если такого рода происшествия еще повторятся, и предложила взять девочку к себе домой после выписки из больницы. Рэймонд ничего ей не ответил. Он вынул из кармана свой дурацкий игральный кубик, бросил его и отказался. С тех пор она стала наведываться не чаще раза в год и старалась не задерживаться.

Тем не менее, несмотря на то, что Астра росла и теперь была в состоянии лучше следить за собой, каждое утро Дорис просыпалась с мыслями о ней. Иногда она писала Рэймонду, надеясь получить от него весточку с новостями, но в его ответах не было ничего о жизни дочери, вместо этого он жаловался на проблемы с работниками, на досадные поломки изношенного оборудования или на еще одни ранние заморозки. Когда Клода вернулась в Небесную и провела туда телефон, время от времени Дорис им позванивала. Иногда трубку снимал Рэймонд, она какое-то время его слушала, но в конце разговора всегда напоминала ему, что Астра всегда желанная гостья у нее в Ванкувере, что она может какое-то время у нее жить, ходить в школу, набираться жизненного опыта или просто дать ему возможность немножко от нее отдохнуть. Рэймонд, конечно, всегда от ее предложений отказывался, и она легко с этим мирилась. Дело здесь было вовсе не в том, что Дорис очень хотела, чтобы Астра жила у нее в доме, просто привычка приглашать ее в какой-то степени смягчала непроходящее чувство вины перед ребенком. Так возникало ощущение, что Дорис что-то делала, хотя в действительности не делала ровным счетом ничего.

Спустя много лет, когда Клода между делом сказала, что Астра все еще живет в Калгари и родила ребенка от какого-то парня с сомнительной репутацией, с которым совсем недолго встречалась, Дорис вовсе не удивилась. Повесив трубку, она сильно разозлилась – на Рэймонда, на себя, даже на Глорию, потому что все они в какой-то степени были в ответе за Астру и подвели ее. И теперь та оказалась не в лучшем положении, чем могла бы оказаться ее мать, будь она