Разговоры в рабочее время - Нелли Воскобойник

ним. Она расспросила меня о локте, который я повредила на теннисе, о моих племянницах, о новой мебели в гостиной у Джона, чуть понизив голос, спросила, когда же мы наконец съедемся. И только потом осторожно поинтересовалась, собиралась ли я просто поболтать или есть что-нибудь еще. О! Кэтрин отлично знает, что не в моих обыкновениях «просто поболтать».

– Послушай, Кэтрин, – сказала я. – Джереми отличный парень! Джон любит его до потери соображения. Не знаю, может быть, все любят внуков так, как он. Но ты понимаешь, чего я жду от тебя? У Джона есть сын, и они должны познакомиться.

– Я не могу этого сделать, – заявила Кэтрин. – Лестеру сорок два года, у него кризис, он на пороге развода, и мальчики почти не разговаривают с ним. Оба на стороне матери. Мы с отцом единственный островок стабильности в его мире. Он по два раза в день звонит мне и спрашивает, как поступил бы Фрэнк на его месте. Он сделал из него икону. Человека безупречной нравственности. Фрэнк и правда был славный малый, но ничего похожего на то, что навоображал Лестер. Я не могу ему сказать правду – это разрушит его мир…

Я почувствовала, что начинаю терять терпение

– Вот что, дорогая! – сказала я. – Ты сознательно влюбила в себя Джона, соблазнила его и бросила, как только забеременела. И тебя нисколько не волновал его душевный мир. А через тридцать лет, когда он стал мировой знаменитостью, ты снова появляешься – беспомощная вдова. И он опять тратит на тебя душевные силы, деньги и время. Но этого мало! Ты хочешь, чтобы и Джереми приблизился к великому писателю. А потом сдуру рассказываешь им обоим, что Джереми его внук. Снова ты, опять ты, в который раз – ты! Душевный покой твоего придурковатого сына, конечно, великая драгоценность, но Джон не может работать, пока с ним не познакомится. Он срывает планы издательства. Он не готовится к лекциям и не спит по ночам. Если ты сама не устроишь им встречу, я позвоню Лестеру и расскажу ему историю его рождения так, как сочту нужным.

– Но он же в Белфасте, – проблеяла она.

– Так пусть приедет в Сиэтл, – жестко ответила я. – Послезавтра мы летим в Кембридж. Вернемся в пятницу. В воскресенье часам к четырем можете приходить. У тебя неделя. Звони ему сегодня. Дай привыкнуть к тому, что отец его не туповатый строительный подрядчик, а великий Джон Кингсли.

И не вздумай меня упоминать. Я тут совершенно ни при чем. Просто Лестер хочет познакомиться с отцом. Сыновние чувства, сама понимаешь.

Виски

Боже мой! Какая она грубая, безжалостная, бессердечная! Для Греты не существует оттенков. Да и вообще вся палитра ей не нужна. Только черное и белое. И разумеется, белое – это Джон и она сама, безупречная и безошибочная. Она не нуждается в прощении и уж, конечно, чужих слабостей не прощает… Хотя… если подумать и покопаться, Джон еще был женат, когда она стала его секретарем, камердинером, антрепренером, лейб-гвардейцем и любовницей.

Как бы то ни было, она заставила меня позвонить Лестеру в Белфаст и рассказать ему, кто его настоящий отец и чьи гены он передал своим сыновьям. К моему удивлению, сын воспринял новость спокойнее, чем я ожидала. И даже сам сказал, что хочет повидаться с Джоном. Если говорить начистоту, он был в восторге. А когда я сообщила, что нас с ним ждут в воскресенье, немедленно извинился, сказал, что ему нужно заказывать билеты, и прервал разговор. По-моему, все предыдущие наши телефонные беседы заканчивала я. И главное – ни единого слова о Фрэнке. Как будто Фрэнк не был ему любящим отцом, не защищал его яростно от меня, от учителей и от всего мира, не тратил жизнь на то, чтобы учить его кататься на велосипеде, решать квадратные уравнения и отрабатывать крученую подачу.

Я всегда любила Джона – мы с ним дружим с начальной школы. Он был первым мальчиком, с которым я целовалась. И уж кто-кто, а я умею его ценить. Но эти двое! Джереми и Лестер просто свихнулись. Для Джереми он абсолютный авторитет. А теперь и Лестер! И я уверена, что дело не в том, что Джон весьма обеспеченный человек и быть его сыном и внуком выгодно. И не в том, конечно, что написано в его книгах, – взрослый не может серьезно относиться к выдумкам писателей. В конце концов, все это только слова. Вероятно, их манит то, что он знаменитость.

В воскресенье к четырем мы подъехали к дому Джона. Я нажала кнопку на зеленом столбике, и створки ворот с жужжанием разъехались. Входную дверь Джон открыл нам, не дожидаясь звонка. Поглядел в окно, помахал рукой, и мы вошли в маленький вестибюль. Очаровательный двухэтажный дом на две семьи с черепичной крышей. Дверь в квартиру была открыта – Джон ждал нас нетерпеливо. Он поцеловал меня в щечку, а Лестеру, как всегда, пожал руку и потрепал его по плечу. Мы прошли в салон, и, прежде чем усесться в кресло, мой мальчик подал Джону свой сувенир – бутылку виски. Джон повертел в руках цилиндрический футляр, и я увидела по его лицу, что он и удивлен, и обрадован.

– «Грин спот»! – воскликнул он. – Неужели?! Ты ездил за ним в Дублин?

– Да, сэр, к «Митчел и сын». Вы же написали в романе «Четыре года», что это лучший виски на свете и продается только там.

– Я написал, – отвечал Джон, смеясь легким детским смехом, какого я не слышала сорок пять лет, – но не бывал в том магазине и никогда не пробовал «Зеленое пятнышко». Сейчас! – он поставил на стол тяжелые стаканы с толстым донышком, порылся в буфете, нашел плитку шоколада и нетерпеливо содрал с него обертку. – Здорово, что есть соленый шоколад.

Джон разливал виски по стаканам, а Лестер – я изумилась – уверенно достал из буфета хрустальное блюдечко и наломал квадратиками толстенький черный прямоугольник. Мы пригубили. Мужчины замычали, изображая восторг, а я поспешила сунуть в рот сладко-солоноватую дольку. Порядочная гадость этот виски, как, впрочем, и любой другой.

Они пили и болтали… об ирландском языке, о книжке «Поющие Лазаря», которую оба читали и, смеясь, пересказывали друг другу, о фирме, в которой работал Лестер… оба были немного пьяны и легкомысленно веселы.

– Послушай, Лестер, мальчик мой, – сказал добродушно Джон. – У меня к тебе просьба. Мне бы хотелось усыновить Джереми… Для него это будет хорошо – он ведь по-настоящему талантлив. У него появится масса