Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

стянул носки и под конец снял трусы. Проститутка кивнула на стул – простой, деревенский, из светлой берёзы, такие любил рисовать Ван Гог, – я сложил там свои тряпки, на спинку повесил рубашку.

Проститутка действительно знала своё дело. Процесс происходил как бы помимо моей воли, даже отчасти вопреки. Сомнения относительно эрекции оказались необоснованными.

– Ложись! – приказала она мне.

Я забрался на кровать, больно ударился коленом. Вместо матраса тут использовали скорее всего дверь, накрытую клеёнкой.

– Не на живот, на спину ложись!

Я послушно перевернулся.

– Какой аромат предпочитаешь? – Жестом иллюзиониста она развернула веером пёстрые целлофановые фантики. – Есть клубника, есть ваниль, персик и банан. Хотя нет, банан закончился.

– На твой вкус… Впрочем, давай клубнику.

– Отличный выбор! Мой любимый аромат. – Она ловко надорвала пакет, двумя пальцами выудила алый презерватив. – Гляди, сейчас фокус покажу!

В каморке пронзительно пахнуло июльской дачей. Проститутка вытянула губы уточкой, словно собиралась произнести звук «О», потом неожиданно вложила презерватив себе в рот и, плавно наклонясь, одним верным движением надела резинку на мой фаллос.

Такое я видел впервые, но как реагировать, толком не знал, поэтому беззвучно сделал несколько вялых хлопков, изображая аплодисменты. Проститутка уже сидела на мне. Она двигалась весело и сноровисто, будто гребла на послушной плоскодонке. Я не знал, куда девать руки, разглядывал пятно, похожее на ведьмин профиль, в углу потолка, вспоминал, какие отели есть по соседству, планировал свой завтрашний разговор с Яном-Виллемом.

– Соски не трогай! – приказала проститутка.

Я убрал руки.

– Клитор тоже!

– Слушай! – возмутился я, чуть не добавив про деньги и культуру обслуживания.

– Извини, – она даже не сбилась с ритма, – мне всю ночь вкалывать. Если я с первым клиентом кончать начну…

– Всё нормально. – Мне стало неловко. – Так не беспокоит?

Я аккуратно прижал ладони к её бёдрам.

– Так просто великолепно, – засмеялась она. – Ты, главное, расслабься.

Из глубины комнаты раздался шорох. Потом что-то тонко скрипнуло. Я приподнял голову и подумал, что схожу с ума: низкая дверь приоткрылась, и в щель протиснулась девочка лет восьми. Это была мулатка в костюме цирковой акробатки – тугая изумрудная чешуя сидела как чулок. Девочка прокралась к телефону на стене, сняла трубку и начала крутить диск, набирая номер. Заметив мой взгляд, она помахала мне неожиданно белой ладошкой.

– Ничего-ничего, буквально минута, мне только Роберту позвонить насчёт анализов.

Голос у неё был низкий, грубый и совсем не детский. Так она карлица, догадался я. На том конце ответили, карлица затараторила на непонятном языке, состоящем из посвиста и прищёлкиваний. Начала она громким шёпотом, через минуту уже говорила в полный голос. Моя проститутка не сбавляя темпа, гаркнула через плечо:

– Глория! Мать твою! Ну сколько раз говорить! Я же с клиентом!

– Вижу-вижу! – Карлица повесила трубку. – Не кипятись! Мне Роберту позвонить…

Свой английский Глория тоже украшала птичьими звуками. Карлица тараторила и размахивала короткими руками с детскими ладонями и короткими пальцами. Я отчасти понял, отчасти догадался, что у неё недоразумения с результатом анализов, но Роберт, скорее всего медработник невысокого ранга, обещал перепроверить до конца своей смены, а смена у него кончается через пять минут.

Моя девица утверждала, что ни один из приведённых аргументов не даёт ей, Глории, права врываться в чужое помещение. Карлица припомнила какую-то историю с велосипедом, она азартно жестикулировала и постепенно подошла вплотную к нашей кушетке. Диалог продолжался на повышенных тонах, с частым использованием английских нецензурных слов, обозначающих женские гениталии и процесс совокупления.

– Всё! – неожиданно для себя самого заорал я. – Кончай базар!

Обе заткнулись на полуслове. Карлица молча ретировалась и исчезла за дверью. Моя дура продолжала старательно ёрзать на мне. Грубо, пожалуй, излишне грубо я спихнул её с себя, стянул презерватив – резинка звучно чавкнула.

– Свинство! – гаркнул я по-русски и отшвырнул склизкую мерзость. – Какое свинство!

Презерватив прилип к стене розовой соплёй. Я спрыгнул с лежака и сдёрнул рубаху со стула.

– Эй, погоди. – Проститутка вяло пыталась меня остановить. – Эта дура Глория… Мне её просто жалко. Ты ж видел, урод…

– Все мы тут уроды! Все! – Я никак не мог попасть в носок. – Все! И я в первую очередь!

Кто-то сердито и требовательно застучал в стену. Проститутка долбанула кулаком в ответ и крикнула, обращаясь к стене.

– Пошла в жопу! – И тут же, повернувшись ко мне, спокойным, деловым тоном продолжила: – У тебя ещё почти час проплачен. Я понимаю, произошло недоразумение, Глория поступила крайне непрофессионально. Мне очень жаль, серьёзно.

Я фыркнул, дёрнул плечом – чёртовы пуговицы на рубахе никак не хотели застёгиваться. Проститутка поймала мой рукав, потянула к себе:

– Ну что ты как ребёнок, честное слово. Давай я хотя бы отсосу, что ли. Или подрочу – хочешь?

– Спасибо, – сухо ответил я. – Не надо.

Она приоткрыла ящик тумбочки, вынула оттуда купюру в пятьдесят гульденов и протянула мне. Она стояла передо мной, худая и жалкая, совершенно голая, если не считать блядской красной сбруи с чулками. Кудлатый парик сбился на бок, клоунский макияж потёк, я почти физически ощущал, как ей не хотелось отдавать мне этот полтинник.

– Не надо… – Смущённо отвернувшись, я запихивал рубашку в джинсы. – Мне не жалко. Это не мои…

– А чьи?

– Это Бунича.

– Кто это?

– Неважно. Он мёртв, – устало сказал я.

– Умер?

– Убит.

– Убит?

– Да. Его Ванда застрелила.

– Застрелила?

– Из моего револьвера.

– Ванда? А это кто?

– Моя любовница. Жена Бунича. Точнее, вдова.

Девица явно пыталась переварить информацию. На шее, под ухом, сквозь пудру проступил лиловый засос, явно не мой.

– А где… Ванда? – Осторожно спросила девица. – Где она сейчас?

Где Ванда сейчас? Я тихо сел на кушетку. Где она сейчас? Я опустил голову. Пол в этой каморке был точно такой же, как и в той квартире на Нижегородской. Разве такое возможно?

– Разве такое возможно? – Я поднял глаза. – Как? Почему? Она же меня предала, просто предала. Я ничего не понимаю…

Девица положила ладонь мне на макушку. Я начал говорить, голос казался чужим, точно не я, а кто-то другой говорил рядом. И я его слушал. Начал невнятно и сбивчиво, путаясь и противореча. Постепенно история обросла нюансами и стала напоминать весьма качественный бред: там была тайная беременность Яны, пара бандитов из её ресторана, моя бабка и наша высотка, были там и Терлецкий и его револьвер; нашлось место и для кулька с клубникой, и для голой Ванды на балконе; возникли Бунич, чёрный «мерс», мешок денег; нетрезво выглянул Ельцин в обнимку с Сильвестром; фоном выплыла массовка с участием Ореховской группировки и частных лиц, прямого отношения к рассказу не имевших.